на губах Гуука жуткая улыбка, желание спрятаться в Юне достигает своего апогея.
Сейчас всё будет по заезженному сценарию – крики, истерика, мольба, капитуляция. Гуук это уже сотню раз видел, с каждого дома, в который его войска входили, слышал, но девушка удивляет. Гуук отталкивается от косяка и только делает шаг в сторону кровати, как Юна, спрыгнув с постели, бежит мимо него к двери. Он даже не пытается ее поймать, усмехается только, когда девушка, споткнувшись о трупы, усеявшие коридор, падает лицом вниз в лужу пока ещё теплой крови несчастных слуг. Юна оборачивается к двери, в проёме которой стоит ухмыляющийся мужчина, и, продолжая соскальзывать на крови, с трудом поднимается на ноги. Ее руки дрожат, она подносит их к лицу, без единого звука вытирает окровавленные ладони о рубашку и бежит дальше в зал, зайдя в который, бессильно падает на колени. Зал дворца Джихёна усеян трупами. Сам глава дома с торчащим в боку кинжалом сидит в углу перед высоким, тоже одетым в чёрное мужчиной.
– Что происходит? – одними губами спрашивает Джихёна Юна и вскрикивает от неожиданности, когда ее, подхватив за локоть, волочат в середину комнаты и швыряют у ног испустившего дух одного из охранников.
– Согласитесь, было скучно, – расхаживает между трупами Гуук. – Но, как я появился, сразу стало веселее, – следит он за попытками девушки отползти к Джихёну и, схватив ее за плечо, оттаскивает вновь на его место. – Сиди тихо, не порть мне настроение, – приказывает он ей.
– Так, значит, вспомнил, – подходит он к Джихёну и опускается напротив на корточки. – Я и не забывал. Каждую ночь видел, как твоей кровью умоюсь. Я ведь не мечтаю, я делаю.
– Я знал, что не стоило им верить, – сплёвывает кровь на пол Джихён. – Не зря я чувствовал, что от твоей собачьей породы хорошего ждать не придётся. Надо было лично ехать, лично тебя, сосунка, тогда удушить.
– Вот и я об этом, хочешь хорошо – делай сам, – соглашается Гуук. – Я твой род уничтожу и хоронить вас, мразей, не дам, пусть стервятники полакомятся, – говорит он и оборачивается ко входу, следя за тем, как его воины волокут к нему окровавленного, еле дышащего Джисона. – А твоего сына, точнее, то, что от него останется, я прикажу привязать к его же коню и пущу в город. Всем, кто посмеет к нему подойти или попытается его снять, я прикажу отрубить головы. Он так и сгниёт, не удостоившийся чести быть похороненным. Так ведь ты поступил с Уном?
– Ты сгоришь в Аду, – рычит Джихён, но Гуук, выдернув из его бока кинжал, вонзает снова. Мужчина хрипит, посылает побледневшими губами ему проклятия, Гуук, вновь вынув кинжал, в живот вонзает и резко наверх, к грудной клетке, поднимает, распарывает всё ещё дышащего мужчину.
– Не сегодня, – наблюдает он за окончательно умолкшим, сидящим в луже своей крови и обнимающим свои вываленные наружу внутренности Джихёном.
Юна, вскрикнув, прикрыла лицо ещё, когда Гуук первый раз в Джихёна кинжал вонзил, она только по утихшим звукам то, что ее так и не состоявшийся тесть дух