Александр Аде

Прощальная весна


Скачать книгу

Кроватка, столик, стульчик, этажерка, полочки с книжками и тетрадками. Чистенько, как и во всей квартире. Но что-то здесь откровенно не так. И я, напрягши осоловелые мозги, начинаю догадываться – что. Это не берлога подростка – скорее скромная келейка тихой немолодой фемины.

      Я бы предпочел побыть здесь один – хотя бы минут десять, полазить и поглазеть, но хозяева наверняка не позволят, это для них сущее святотатство. Но даже поверхностный осмотр помогает мне постичь слова отмороженного наркомана Гоги.

      Родители и впрямь обожали свою дочь – но не реальную Нику, а некую условную барышню, правильную и послушную. И дома она старалась быть такой, чтобы не разочаровывать предков, которых, наверное, любила. Но за пределами маленького семейного круга оттягивалась по полной…

      Мы снова в гостиной. Снова над нами белым и золотистым кругом горит люстра – такие, кажется, при брежневском развитом социализме клепал один из местных военных заводов.

      – Хотелось бы почитать Никины стихи, – говорю я.

      – Стихи? – оба родителя приходят в дружное изумление.

      – Вы не знали, что она писала стихи? – в свою очередь удивляюсь я.

      – Час от часу не легче!

      Никина мамаша огорченно всплескивает худыми морщинистыми руками и принимается в возбуждении бегать по комнате, мелко жестикулируя, точно препираясь сама с собой. Или с мертвой дочерью.

      А папаша добавляет солидно:

      – После ее… в общем, мы перерыли все вещи Ники. Никаких стихов не было. Это абсолютно точно. Я головой ручаюсь!

      – У вас неверные сведения, – убежденно заявляет мамаша, неожиданно притормозив свою беготню. – Уж поверьте нам, Ника стихов не писала!

      – Вы уверены в этом? – кротко спрашиваю я.

      – Еще бы!.. Нам ли не знать!.. – перебивая друг друга, кричат они, точно от того, баловалась Ника поэзией или нет, зависит их будущее.

      – Верю, господа, верю! – Я примиряюще выставляю перед собой ладони. – В конце концов, это такая мелочь.

      – Нет, не мелочь, – энергично возражает мамаша. – Дочка ничего от нас не скрывала, а уж стихи показала бы наверняка. – Стихи! Вот еще!

      Фыркнув, она топает ногой в туфле. Хоть она и у себя дома, но оделась, как будто в гостях: длинный серый свитер, коричневые отутюженные брюки и черные туфли.

      – Верно. Какие еще стихи! – подхватывает муж, впрочем, далеко не так уверенно.

      Странное дело. Казалось бы, эти люди глубоко несчастны, раздавлены, да что там – почти мертвы. Но нет. Я задел какую-то потаенную струнку – и они, позабыв свое невыносимое горе, готовы спорить и негодовать.

      Нет, пацаны, как хотите, а человек – Богом или природой – сработан на совесть. Добротно. С многократным коэффициентом сопротивления любым жизненным передрягам.

      Еще чуток потрепавшись, прощаюсь.

      Но перед уходом узнаю домашний телефон одноклассницы Ники. Зовут ее Таней. Танюшкой. Она – самый последний человек, который, естественно, за исключением убийцы (если таковой вообще существует) общался с живой Никой. Именно