в крыше. Он был королем Артуром, только вместо Экскалибура держал искореженное мачете, которым нельзя было разрезать пальмовый лист, не говоря уже о том, чтобы прорубить твердое дерево. Он перекинул ржавое оружие через плечо. Его нефритово-зеленые глаза сияли, он сверкнул отчаянной улыбкой, обнажив все зубы.
– Что ты делаешь? – Маримар шагнула в дверной проем, чтобы преградить ему путь.
– Я устал ждать. Эта женщина сделала мою жизнь невыносимой с того дня, как поняла, что я никогда не поддержу ее древние предрассудки.
– Это не предрассудки, – Маримар чувствовала, как гнев охватывает ее с головы до ног. Но ведь она сама оставила Четыре Реки и все бредни Орхидеи? Почему сейчас она защищает дом?
Энрике горько рассмеялся.
– Продолжай убеждать себя в этом. Вы все еще дети, цепляющиеся за каждое ее слово. Разве ты не поняла? Здесь нет никакой магии или секретов. Это зло. Все, что имеет отношение к Орхидее, умирает. Вот что достало моих сестер и моего отца. Вот что достало Мартина.
– Мартин умер? – Маримар резко втянула воздух. Она почувствовала холод внутри, как будто там была ледяная скульптура. Мартин со своей широкой, открытой улыбкой. Мартин, который заботился о них как о собственных внуках.
– Она и тебе не сказала? По крайней мере, он спокойно ушел во сне, – сказал Энрике, и впервые в его глубоком голосе прозвучало что-то похожее на сострадание. – Видишь? Ей на всех наплевать. Если ты понимаешь что к чему, ты уходишь. После того как мы все уладим, какая бы у меня ни была семья, она никогда не узнает ни об этом, ни о ней.
Он оттолкнул племянницу и племянника с дороги.
Рей бросил окурок на землю и прошептал в ухо Маримар:
– Ради блага мира я надеюсь, что у него не будет детей.
– Пойдем, – сказала Маримар и потащила кузена за дядей. – Ему это с рук не сойдет.
Члены семьи Монтойя расступились, давая дорогу Энрике. Энрике, получивший все деньги отца, оставленные ему в доверительную собственность, открыл водочный завод, обслуживающий молодых знаменитостей и миллионеров-плейбоев, одним из которых он мечтал стать. Он ничего так не хотел, как владеть этой долиной. Он бы выкупил ее у семьи, если бы понадобилось. Освоение земель давало большие деньги, и он мог бы увеличить свое состояние вчетверо, если бы правильно повел дела. Но здесь не осталось ничего, что могло бы процветать, теперь ничего.
Он поднял мачете высоко над головой и направился к двери.
– Стой! – крикнула Маримар, но Энрике не послушался и опустил мачете на корни, которые удерживали дверь. Виноградные лозы дрогнули. Корни искривились. Дом издал глубокий, гортанный стон. Но удары мачете наносили ему не больше вреда, чем кулак твердому кирпичу. Энрике не мог остановиться и продолжал рубить корень, который с каждым ударом становился тверже. Другой толстый корень протянулся и ударил его по лицу. Он хмыкнул, а когда повернулся, все увидели на его щеке идеальный отпечаток ладони.
Затем Энрике потянулся к золотым лавровым листьям на стеклянных окнах – и его отбросило