и подошёл к уцелевшему журнальному столику в углу. Налил воды из графина и выпил. Некоторое время он обдумывал, как же это чудно: свободно встать и налить себе воды. Несвязанными руками. И пить её вот так, холодную и свежую, из стакана, а не получать по гастростомической трубке или внутривенному катетеру. А у Эмбер Лау есть теперь чистая вода? А позволено ли ей пить сколько захочет? Кайнорт кашлянул, подавившись.
– Мне что же, на стол Вам помочиться, чтобы доказать, что я псих?
Шпай, моментально оживившись, одним махом сбросил на пол планшеты и графики и переставил кофейную кружку в самый центр.
– Попробуйте! – горячо подхватил он. – Валяйте, обоссыте мне стол! Ах да, вы использовали более культурный оборот речи для этой выходки… Кстати, почему? А я отвечу: потому что единственный доступный вам хулиганский протест – это деление на ноль в общественном месте. Так?
– Так.
Обессиленный, Бритц опустился на пол и прислонился к стене, не выпуская пустого стакана. Красное пятно переползло за ним по потолку от стола в угол и заплакало кровью на кеды. Кайнорт машинально подставил стакан.
– Вы хороший психиатр. Да… Пожалуйста, можно мне другого?
– Минори Бритц, послушайте, – доктор встал над ним и как по волшебству сменил тон и тембр. – Вы нездоровы, это бесспорно. У вас сильнейшее душевное истощение, и я не знаю, сможете ли вы когда-нибудь вернуться к тому уровню эмоционального развития, который показывали старые тесты. Но этот шок, этот ступор нужно лечить жизнью, а не четырьмя стенами. Лечебница станет для вас гробницей. Вы просто не захотите выбираться из неё.
– Так это же прекрасно.
– Прекрасно – на улице! Среднегодовая температура как в райском предбаннике. Я в первый раз увидал – решил, что умер, должно быть. Здесь двадцать пять часов в сутках и восемь дней в неделе: мечта, а не местечко. Вы хоть успели разглядеть Урьюи? Хоть кусочек того, за что боролись? Такое пространство! А? Нет? Я выпишу вам препараты. Хорошие. Много. Прощайте.
Бритц сидел один без движения какое-то время. За белой стеной, с которой он стёр окно, сиреневые горы хвастались шапками снега, а долину за городом дразнили солнечные зайчики и обнимала радуга. Кайнорт знал, что они там, он чувствовал их, представлял слишком ясно и ненавидел. Кто-то отворил дверь пси-блока. Эзер в белом халате протяжно вздохнул, прошёл в угол и сел на пол бок о бок с пациентом. Что-то звякнуло и чпокнуло.
– Нести чушь – это талант, – Верманд поднял безвольную руку Бритца со стаканом и налил туда вина.
– Я нёс.
– Почему ты убрал труп Эмбер Лау?
– Боюсь трупов.
– Ладно, допустим. Слушай. Выйди отсюда и докажи, что Шпай ошибается. Разорви трёх-четырёх рабов на невольничьем аукционе. Это тут, неподалёку. Будет порча чужого имущества, назначат повторную экспертизу. А уж если эзера убьёшь…
– Вер, я пытаюсь лечь в психушку, чтобы не убивать, а ты предлагаешь мне убивать, чтобы лечь в психушку. Что у тебя было по логике?
– Тройка, – весело ответил