лоскутков в ателье Грампейра, чтобы я могла прикрепить их к блузке, как только мы выйдем из пансиона. Это слегка оживило мою тусклую униформу. Я наносила пудру и румяна, которые стащила у payantes, закручивала волосы в изящный пучок, надевала золотое цыганское кольцо.
Мы встречались с нашими лихими офицерами конной гвардии за шербетом в «Ля Тентасьон», или на террасе отеля «Данген», или в другом модном заведении. Моим любимым было «Гран Кафе». Мы стали ходить туда, когда совсем похолодало. Почти театральный интерьер был шикарным: длинные столы и банкетки, богато украшенные зеркала, отражающие свет и смех, прекрасные пейзажи на потолке, парящие над струнным оркестром. Мой взгляд блуждал среди этого великолепия, не зная, где остановиться, но все же чаще всего он замирал на Армане – кудрявом лейтенанте, который сказал, что никогда не видел таких блестящих и золотистых волос, как у меня. И еще – что у меня лицо ангела Боттичелли.
Я начала понимать офицерский жаргон или бо́льшую его часть, приспособилась к их остротам, аристократическому диалекту. Главной темой были лошади. Теперь, когда «навощенный ус», которого все называли Ги, говорил о Лизетте: «она хочет угодить, но время от времени нуждается в плетке», я знала, что он говорит о своей кобыле, а не о сцене из будуара. Или, когда Матиас, лейтенант с перстнем-печаткой на мизинце, жаловался, что «Ана бросила еще один башмак», я уже не представляла себе разъяренную даму, швыряющую через бальный зал усыпанную драгоценными камнями туфлю.
Минуту они спорили, потом обнимались и пели припев из сентиментальной боевой песни. Они были полны жизни, бесшабашны и веселы. И ощущение радости от общения с ними оставалось со мной даже после возвращения в пансион, свобода внешнего мира кипела внутри, согревая меня всю зиму.
Я не могла в это поверить! Моя сестра исполнила песню в «Ля Ротонд»! И это в мое отсутствие!
К тому времени мы уже несколько месяцев встречались с нашими лейтенантами, и после того как они убедили ее подняться на сцену, обсуждение эпизода не закончилось.
– Ты была очаровательна. – Эдриенн улыбалась.
– Глоток свежего воздуха! – восхищался Этьен, красивый темноволосый новобранец с редкими усиками, хотя держался он так, словно был старше остальных: скорее мужчина, чем мальчик.
– Это была всего лишь одна маленькая песенка, – скромничала Габриэль.
Но ее глаза горели, лицо раскраснелось. И я понимала, что это было нечто большее.
– Жаль, что я этого не видела, – пожаловалась я, чувствуя себя обделенной.
– Это легко исправить, – заявил Ги. Он сделал знак Габриэль, предлагая ей спеть на бис прямо в «Гран Кафе». Остальные офицеры начали колотить по столу, скандируя что-то странное: ко-ко, ко-ко, ко-ко.
Черные ресницы Габриэль затрепетали. Она огляделась по сторонам, затем встала, двигаясь стремительно, как кошка, рядом с нашим столиком. С игривой улыбкой она уперла руки в бока и начала:
Я потеряла свою бедную Коко́,
Коко́ – мою собаку, которую обожаю,
Рядом