Приходите в редакцию. Покурим».
– Значит, так, – сказал Житомирский, – будет много дерьма, готовьтесь. Дерьма будет больше, чем вы привыкли, – тут же пояснил он, видя удивленное Катино лицо, – поэтому в нашей публикации будут ссылки. Верите, я не хотел и не хочу этим заниматься. Не хотел и не хочу, – у него были карие, почти черные глаза с тонко вычерченными, будто каменными, верхними веками. – Я поговорил с юристом, у нашей газеты она есть, но она… не курит, и вообще сейчас не здесь. Но она знает эту историю из моих уст. Не знает пока из ваших. В комплекте с публикацией вы должны предоставить все документы по делу Зюлькина, которые он вам даст, – все это есть в инете, и все это, я уверен, в виде пдф-файлов есть у него, а если нет, то вы эти файлы сделаете, скачаете с судебных сайтов. Также нужен номер кейса против Зюлькина, он есть в инете, поискать минуты три, это ваша работа, делайте ее. Также к показаниям других жертв должны прилагаться заявления, что это их слова, что они описали собственный опыт, мне все равно, что это будет, вордовские файлы или скриншоты из месседжера. Я вижу ваше испуганное лицо, не делайте такое лицо, оно вам не идет, – добавил Яков, выбросил бычок на тротуар и молча захлопнул за собой входную дверь редакции. Катя тоже выбросила бычок на тротуар, постояла зачем-то еще немного на ступеньках, делая вдох и выдох, и пошла к метро.
И не три минуты, а две недели. Потому что из пятидесяти других жертв, имевших дело с Гольцман и кричавших об этом в фейсбуке, разговаривать с прессой согласились двое, при этом категорически отказавшись назвать собственные имена. Все это документировалось в виде скриншотов, в виде плети против обуха, в виде кукольного Христа против пустыни, и выглядело как-то колхозно, даже Кате было это понятно. Поначалу достойно на этом фоне смотрелась редактор женского журнала Белла, которая до последнего клялась дать подробное интервью и привлечь к нему уборщиц, но в итоге позвонила и сослалась на давление и на то («и это главное, дитя мое»), что девочки боятся депортации из-за этого интервью («увы, они тоже нелегалки»).
После обретения регистрационного номера кейса Маша, юрист «Древа жизни», что-то пощелкала в ноутбуке и сказала Якову: «А почему это, интересно, мы не знаем, что на Гольцман заведено четырнадцать дел, и что она есть в блеклисте посредников, шесть анонимных жалоб как с куста?». «А потому, Машенька, что вы молодая и красивая, и мама с папой вас сюда привезли в восемь лет, а я сам себя привез. В сорок два».
Публикация, которую намеревалось взять «Древо жизни», должна была включать интервью непосредственно с Клариссой Гольцман, ибо не можем же мы поливать человека грязью безосновательно, надо было опросить эту, то есть другую, сторону конфликта. Катя подошла к зеркалу и отполировала перед ним свою самую сладкую, льстивую, самую мерзкую улыбку, и, не снимая ее, набрала телефон офиса агентства по трудоустройству. Трубку взяли сразу. После первого же гудка.
И зря она дрожала вся изнутри, как и зря планировала дернуть для храбрости,