были социального характера. В последний раз Трояновский (говоря от себя лично, а не от имени государства) выразил опасения, что моё пребывание в Москве поначалу может заставить нервничать какого-нибудь влиятельного советского чиновника. Это проистекает из существующих разногласий и недопонимания, которые, как он слышал, возникли между Литвиновым, народным комиссаром иностранных дел и послом Буллитом*. На это я, конечно, ответил, что искренне сочувствую Буллиту, понимая, сколь огромное разочарование он испытал, прочувствовав на себе неспособность советского правительства жить в соответствии с тем, что мне казалось простым обязательством.
Я препятствовал развитию этой темы в разговоре, выразив надежду, что моя миссия поможет улучшить отношения между двумя странами.
В предыдущей беседе посол Трояновский также предположил, что мы сможем скорректировать и сгладить некоторые противоречивые вопросы прошлого и путём прояснения некоторых из них достичь удовлетворения обеих сторон.
В том разговоре я откровенно коснулся того, что мне показалось прискорбным фактом. А именно: когда очень великий человек, президент Соединённых Штатов, соглашается в принципе с представителем советского правительства на широкомасштабное урегулирование, условия которого были хорошо известны всем сторонам и, на мой взгляд, были однозначно понятно изложены в письменном меморандуме, но договор не выполняется. Сложившаяся ситуация указывает, по моему мнению, на попытку со стороны Советского Союза несущественными деталями, штрихами и нюансами уничтожить в принципе соглашение, которому СССР ранее был привержен.
Я не стал в разговоре с советским послом подробно останавливаться на этом, поскольку считаю данный вопрос для Америки относительно незначительным, а для Москвы очень важным. Поэтому подчеркнул первостепенное значение соглашения США – СССР для русских и закрыл тему. Подчеркнув, что американское либеральное общественное мнение в целом симпатизирует русскому народу, особенно ввиду неопределённости международной обстановки.
(Витиеватость и многословность языка, которым Дэвис излагает свои отчёты, направленные в Госдеп, иногда утомляют. Но это – американский дипломатический язык, которым он пишет с удовольствием, а у меня, дорогой читатель, не всегда есть возможность заставить его выражаться конкретно и покороче, не потеряв при этом его стиль. Так что временами придётся потерпеть этот словесный поток, вылавливая в нём термины, отражающие суть).
На протяжении всей этой дискуссии я больше слушал, чем говорил.
В Берлине я несколько раз побывал в немецком бюро Форин оффиса. Все разговоры, которые там мной велись, носили неформальный и неофициальный характер. Отчёт о моей неофициальной беседе с герром Шахтом я направил, кодовым посланием.
19 января 1937 г. Дорожные впечатления
Мы выехали из Берлина ровно в час ночи и прибыли в Негорелое на границе с Россией на следующий вечер. Поездка на немецком поезде первого класса до границы указали на некоторые ухудшение обслуживания по сравнению