держала меня за руку и готова была, по-моему, грохнуться в обморок… Минут пять спустя я уже был героем с перевязанной головой из песни. Помните- «Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый тянется по сырой траве»? Вот прямо-таки слово в слово. Голова, рукава, трава на краю поля. Одноклассники не знали, как мне угодить.
А дело-в тот же день пацаны восстановили цепочку событий-обстояло так, что друг мой Стасик, стоя на воротах и изнывая от безделья, поднял каменюку, покрутил в руках и нашёл подходящую мишень. Ею оказалась «фашистская десантная лодка, пристающая к нашему берегу». Стасик рванул кольцо и бросил «гранату», от волнения малость перебросив. Но лодка ведь всё равно должна была быть потоплена осколками! Попади он точно в цель- и меня бы, глядишь не ранило. Но случилось то, что случилось и не винить же мне друга за подобное недоразумение. На продлёнке мы уже снова ходили, как ничего и не было, лучшими друзьями.
Дома к происшествию отнеслись примерно так же. Ну, может кто из домашних и ждал, что от удара в моей башке что-нить стряхнётся и прорежется, скажем, талант к точным, либо вообще хоть каким наукам, но…всё осталось по-прежнему. Разве что несколько месяцев меня просили в школе показать шрам на башке, пока эту кровавую историю не перекровавило следующее жуткое событие.
А Ямы равнодушно желтели, краснели и утрами серебрили траву. Кладбищенские памятники становились всё виднее сквозь редеющую листву. Вскоре в школу выходить приходилось уже как будто раньше, осеннее солнышко всходило позже и позже. Дожди сделали путь до Первого Переулка скользким, вязким, зловеще блестящим, и мы уже как спасения от надоевшего мытья обуви (да-да, нас заставляли мыть её самим) ожидали заморозков. Таки знали бы вы, чего стоил после дождя один лишь узкий подъём с Горной к началу Ухтинского переулка, ограниченный с обоих сторон сплошными дощатыми заборами, сумрачный и неприлично долго сохнущий. Но всему бывает конец, и ямская слякотная осень замерзала кочками.
Здание бывшей нашей общественной бани никуда не делось. Стоит, себе, напротив сороковой школы на Новоурицкой. Не так, вроде, давно съехало из неё что-то похоронное. Докатились, мать вашу, бани похоронщикам сдавать… Да за это всех причастных самих впору заживо хоронить. Только деньги у некоторых негодяев в черепных коробках и шуршат вместо мозгов.
А некогда баня эта была едва не центром, не побоюсь сказать- культурной жизни наших курмышей. Да-да, придёшь, бывалоча, вечером с конкретной целью и завёрнутым в целлофан веником в это заведение, а там очередина. Дядьки на улице курят, тётки вдоль стен сидят, трещат себе обо всём сразу, им- тёткам, даже с сушильным колпаком на голове, дай только тему для «поговорить»… В отделения и из отделений в зал ожидания постоянно входят и выходят. Ожидающие подсаживаются по мере освобождения стульев поближе к занавеске, преграждающей вход в царство пара, гомона и звяканья тазиков, предвкушают, готовятся, спорят, кто за кем должен быть. Те, кто вышел, но ожидают своих, не покинувших ещё моечного, влажнные,