для палачей?
Струился дым до небосвода,
из душ, точнее из печей.
О, Нюрнбергские суды,
ботинок детских горы,
волос их мам пуды,
их силу духа, воли,
не тающую льдом,
алтарь их мук и боли
каким судить судом?
Назад путь не случился,
из ада брода нет.
Лишь жёлтым Магендовидом
над умершими свет.
…Как часто из Майданека
летит ко мне в ночи
бумажный планер Янека,
сожжённого в печи.
* * *
Далась тогда Победа всем непросто! –
так за пехоту!.. за горящий танк!..
…А я бы выпил водочки без тоста
за девочку с тетрадкой – Анну Франк.
Сегодня в мире снова всё не гладко,
и нет её… Но есть её тетрадка.
… Простая девочка из Амстердама
всем на века и бабушка и мама.
* * *
Карабин и нитка на запястье –
девочки дежурят на войне.
Господи, дай им любви и счастья –
Девам Пресвятым в своей стране!
19
Голубая канарейка
В золочёной клетке птаха –
что ж не радоваться доле?
Неба нет в тюрьме… и страха…
и просвета нет в неволе.
Но желаннее мне нынче
ввысь летящая любая.
Спой мне радостнее, зыбче,
канарейка голубая.
В небе, в соснах, за забором
ты без фальши форс-мажор,
не поёшь со всеми хором
для дебилов и обжор.
В стае петь под небесами –
нет бездарнее муры.
Звонкий щебет голосами –
не духовые хоры.
Дрянь – трещать по нотам в клетке,
быть без неба сиротой.
Птице лучше смерть на ветке,
но не в клетке золотой.
Как в истоме некой, весь я
в песне, будто на сафари.
И летит из поднебесья:
– «Blue Сanary, Blue Сanary…»
Человек-река
Когда гремят на небе грозы,
и тучи высятся горой,
и осыпаются мимозы –
невыносимые вопросы
мне не дают уснуть порой.
Как научиться быть беспечным,
не равнодушным, но простым? –
Обычным – стало быть, невечным,
почти случайным, просто встречным –
с ведром – конечно, не с пустым!
Зачем, пыля по пепелищам,
где все дымы – не от побед,
я подаю бомжам и нищим,
но наступаю сапожищем
на чей-то беззащитный след?
Зачем я всуе строю планы,
успех предвидя – не за страх? –
увы, мертвы его фонтаны,
но, бередя мне сердца раны,
молчат мечты мои в кустах.
Ко всем дворам придя некстати,
я