к старикам и повернулась бежать за моей мамой, как вновь начался воздушный бой. Свекровь упала ей в ноги, обхватила её, закричала:
– Паша, не ходи! Тебя убьют, что я одна буду с ними делать?! Умрём все от голода! Останься! Что будет!
На всех кормильцем была одна моя бабушка. Погибни она тогда – погибли бы все.
Так и осталась моя мама во время боя в окопчике. После, когда за ней прибежали, уже не надеялись, что та осталась в живых. Но мама выжила, только застудила ноги, был февраль.
Этот случай мне рассказала моя мама. И я теперь понимаю: счастье, что они выжили. Все.
Тьма вокруг, ледяной пронизывающий ветер. Гудят, подлетая к железной дороге, тяжёлые бомбардировщики. Где-то вдалеке начинается воздушный бой. Враг не выдерживает огневого натиска наших лётчиков и бежит. Слышен свист и взрывы бомб, сбрасываемых фашистами без прицела. И кажется, что каждая пуля, каждый осколок, каждая бомба – в твоих детей и в тебя.
Теперь моя мама говорит: «Я помню, как что-то стрекотало!» Её память, щадя ребёнка, запомнила весь этот ужас как стрекотание. Думаю, посттравматический синдром присутствует у всех детей войны, а также рождённых вскоре после неё.
Всё в нашей стране в те нелёгкие послевоенные годы протестовало против предначертанной детям войны судьбы: быть слабыми и покорными. И все, кто окружал малышей, и несчастных сирот, и детей, у которых остались живы родители, учили их: выживи! Любым способом, только достигни цели: вырасти, работай, стань самостоятельным, сильным, лучшим! Если ты будешь слабым и покорным, тебя оттолкнут от общей тарелки более сильные, ты ослабнешь, не сможешь постоять за себя, ты погибнешь!
Раньше, возвращаясь в книгах и фильмах в начало двадцатого века, мы осознавали лишь лежащие на поверхности катастрофические последствия революций и войн: голод, холод, разруху, сиротство.
И до сегодняшнего дня мы никак не поймём, отчего трудолюбивые, сердечные люди, готовые поделиться последним с нуждающимся, так несчастны.
Невозможно стать счастливыми, если уничтожено то, что питает. Разорваны связи, которые держат. Когда ложь говорит на белое – черное.
Из произошедшего последовало многое. Перестали быть ценностью слово и чужая жизнь. Нельзя было обращаться к прошлому, планировать будущее, потому что это ведёт к ответственности, признанию своей вины, ошибок. Следовало всегда настаивать на своём, хоть ты тысячу раз неправ. А иначе – проиграешь, а может, и попадёшь в места не столь отдаленные.
В дореволюционные времена и с радостью, и с горем крестьянин шел в церковь. Но храм в родном мамином селе в середине пятидесятых годов прошлого века был разрушен. На его месте построили дом культуры.
Вместо.
А надо было-бы вместе. Государство и церковь.
Этот рассказ я писала «на эмоциях», которые сохранились после прочтения художественных произведений, просмотра художественных же фильмов, каких-то информационных телевизионных передач, видео из сети. Я родилась