головах. От бешеных криков на стенах возникали подпалины.
– О, шакал! – крикнул старший, Арам. – Ты похитил нашу единственную сестру! Ты умрешь! Эй, кто там поближе, убейте его!
– Пгоклятье, – грассируя сказал младший, Леван, – извините меня. Я оставил наше гужье в багажнике такси.
– Хорошо, что я записал номер машины, – успокоил средний, Гиго.
– Но мы любим друг друга! – воскликнула Сирануш.
– Вот как? – удивился Арам. – Это меняет дело.
– Тем более что ружье мы потеряли, – добавил Гиго.
– Можно и пгидушить, – сказал Леван.
– Лучше выпьем, – миролюбиво предложил Арменак…
С тех пор они не разлучались…
Я обнял тетушку и спросил:
– Как здоровье?
– Хвораю, – ответила тетушка Сирануш. – Надо бы в поликлинику заглянуть.
– Ты загляни в собственный паспорт, – отозвался грубиян Арменак. И добавил: – Там все написано…
Между тем гости уселись за стол. В центре мерцало хоккейное поле студня. Алою розой цвела ветчина. Замысловатый узор винегрета опровергал геометрическую простоту сыров и масел. Напластования колбас внушали мысль об их зловещей предыстории. Доспехи селедок тускло отражали лучи немецких бра.
Дядя Хорен поднял бокал. Все затихли.
– Я рад, что мы вместе, – сказал он, – это прекрасно! Армянам давно уже пора сплотиться. Конечно, все народы равны. И белые, и желтые, и краснокожие… И эти… Как их? Ну? Помесь белого с негром?
– Мулы, мулы, – подсказал грамотей Ашот.
– Да, и мулы, – продолжал Хорен, – и мулы. И все-таки армяне – особый народ! Если мы сплотимся, все будут уважать нас, даже грузины. Так выпьем же за нашу родину! За наши горы!..
Дядя Хорен прожил трудную жизнь. До войны он где-то заведовал снабжением. Потом обнаружилась растрата – миллион.
Суд продолжался месяц.
– Вы приговорены, – торжественно огласил судья, – к исключительной мере наказания – расстрелу!
– Вай! – закричал дядя Хорен и упал на пол.
– Извините, – улыбнулся судья, – я пошутил. Десять суток условно…
Старея, дядя Хорен любил рассказывать, как он пострадал в тяжелые годы ежовщины…
За столом было шумно. Винные пятна уподобляли скатерть географической карте. Оползни тарелок грозили катастрофой. В дрожащих руинах студня белели окурки.
Дядя Ашот поднял бокал и воскликнул:
– Выпьем за нашего отца! Помните, какой это был мудрый человек?! Помните, как он бил нас вожжами?!.
Вдруг дядя Арменак хлопнул себя по животу. Затем он лягнул ногой полированный сервант. Начались танцы!
Дядя Хорен повернулся ко мне и сказал:
– Мало водки. Ты самый юный. Иди в гастроном.
– А далеко? – спрашиваю.
– Туда – два квартала и обратно – примерно столько же.
Я вышел на улицу, оставляя за спиной раскаты хорового пения и танцевальный гул. Ощущение было такое, словно двести человек разом примеряют галоши…
Через пятнадцать минут я вернулся. К дядиному жилищу