но боялась, что ответ мне не понравится. Ещё страннее было то, что мы поехали вдвоём. Неужели Виктор настолько уверен, что пока он рядом со мной, Ирбис не посмеет что-то предпринять. И на этой мысли я скомкала края пакета, зажмурившись. А вдруг он уже не может ничего предпринимать. Вдруг Виктор выполнил своё обещание и… Нет. Такое просто невозможно. Что бы сын не сделал Виктор не мог сделать то, что говорил.
– Болит? – Послышался аккуратный вопрос. Я перевела взгляд на Виктора, сосредоточенного на мне.
– Что? – Переспросила на всякий случай, могла прослушать если он что-то ещё говорил.
– Что-то болит? Может остановиться? Или в больницу. Ты бледная.
– Не надо. Всё нормально.
– Боишься меня? – Очень осторожно, мягким тоном, с нотами подозрений в голосе.
– Нет.
Повода бояться Виктора у меня нет. От него я приму всё, что он решит. Из всех нас Виктор единственный имеет право наказать меня. А ещё он имеет право на правду, которая скорее всего умрёт вместе со мной.
– Правильно делаешь. – Кивнул сам себе, начав поглаживать руль, избавляясь от напряжения в теле.
– Сколько людей знает обо всём? – Мысли в голове скакали с одной на другую, поэтому я спрашивала первое, что прокручивалось в голове в данный момент.
– Немного.
– Клим, Стелла, Анастасия Сергеевна, кто ещё?
– Серый и Белый. Больше никто. Они не будут тебя расспрашивать или напоминать.
– А ты?
Виктор свернул на прилегающую дорогу, и остановился на небольшой площадке. Я сразу поняла, что он хочет видеть моё лицо, когда будет говорить, наблюдать за реакцией, а я упрямо уставилась в лобовое стекло.
– Ты всегда будешь помнить чей я отец. Это невозможно изменить. Как бы не было больно, если когда-нибудь будешь готова рассказать мне всё, я выслушаю. Хотя и так знаю подробности, от которых моментально холодеет кровь, видел твою медкарту.
– Это он привёз меня в больницу.
– Не надо его оправдывать. – Повысил тон и по телу моментально пробежался холод, от чего я поёжилась, и Виктор, пересилив себя, вернулся к спокойному тону, которым обычно разговаривают с психами. – В моих глазах он уже никогда не изменится и сыном я его не назову. Ты была права, когда сказала, что он не имел права так поступать. Ты сама сможешь когда-нибудь его простить?
– Я не думала об этом. Он никогда не попросит прощения, потому что оно ему не нужно. Его хочешь ты. Для него или для себя? Тебе станет легче, если я прощу?
– Нет. Мне уже не станет легче. Таких, как он, я давил голыми руками, а собственного сына не смог и другим не позволил.
– Не надо таких сравнений.
– Зачем ты это делаешь? Зачем оправдываешь его.
– Я не оправдываю.
– Ты говорила, что у тебя были к нему чувства. Они всё ещё есть?
В машине раздалось жалостливое шуршание сжатого мной пакета. Чувства определённо есть, только не те что раньше. Всё изменилось. От Моники ничего не осталось, также, как и от того, что она когда-то