видано, чтобы в нашем доме подняли руку на гостя? Я сам буду сидеть подле него и охранять его сон.
И с ружьем через плечо он встал около спящего виконта. Медардо открыл свой единственный глаз.
– Что вы здесь делаете, отец Иезекииль?
– Охраняю ваш сон, мой гость. Вас многие ненавидят.
– Да, это так, – согласился виконт, – я поэтому не ночую в замке, боюсь, как бы слуги не придушили меня во сне.
– И в моем доме вас не любят, синьор Медардо. Но сегодня вас никто не потревожит.
Виконт помолчал.
– Иезекииль, я хочу принять вашу веру, – молвил он.
Старик не ответил ни слова.
– Меня окружают ненадежные люди, – продолжал Медардо, – я хочу разделаться с ними и призвать в замок гугенотов. Вы, отец Иезекииль, будете моей опорой. Я объявлю Терральбу территорией гугенотов и поведу войну против католических князей. Во главе войска я поставлю вас и ваших родных. Так вы согласны, Иезекииль? Вы можете обратить меня в вашу веру?
Старик, недвижный, как скала, стоял перед ним; через его широкую грудь наискось лег ружейный ремень.
– Я мало что помню из нашей веры, – сказал он, – так что не мне обращать кого бы то ни было. Я со своими грехами останусь на этой земле, а вы с вашими оставайтесь на своей.
Виконт приподнялся на локте.
– А вам известно, Иезекииль, что я пока что не сообщал инквизиции о еретиках в моих владениях? Пошли я ваши головы в подарок епископу, и курия сейчас же вернет мне свое благорасположение.
– Наши головы пока еще при нас, виконт, и получить их довольно трудно, но получить то, чего вы добиваетесь, еще труднее.
Медардо вскочил на ноги и распахнул дверь.
– Лучше я буду спать вон под тем дубом, чем в доме врагов! – крикнул он и выскочил под дождь.
Старик призвал родных.
– Дети мои, писано есть, что первым к нам пожалует Одноногий. Теперь он ушел, и дорога в наш дом опять свободна. Не отчаивайтесь, дети мои, может, в другой раз гость придет с добром.
Все головы склонились – бородатые мужские и женские в чепцах.
– Но даже если не придет никто, – добавила жена Иезекииля, – сами мы не тронемся с места.
Внезапно небо прорезала молния, от грома задрожали черепицы на крыше и стены каменной кладки. «В дуб попала молния! Дуб горит!» – закричал Товия.
Гугеноты с фонарями выскочили из дома – огромный дуб с одной стороны весь обуглился от макушки до корней, с другой – остался целехоньким. В шуме дождя донесся далекий стук копыт, и при вспышке молнии гугеноты увидели закутанную в плащ острую как бритва фигуру всадника.
– Ты спас нас, отец, – сказали гугеноты. – Спасибо, Иезекииль!
Небо прояснялось, на востоке занималась заря. Исайя отозвал меня в сторону.
– Нет, ты скажи, они и впрямь чокнутые? – зашептал он и показал целую пригоршню блестящих побрякушек. – Пока его лошадь стояла без присмотра в хлеву, я повытаскивал из седла все золотые заклепки. А наши олухи – хоть бы один почесался!
Проделки