пару минут они уже сидели в подъезде и выглядывали в окно во двор, пытались унять свои рвавшиеся наружу сердца. Убедившись в отсутствии погони, Макар вдруг хлопнул Веню по плечу и начал истерично смеяться. От этого зрелища Веня тоже начал смеяться.
– Ой, всё! Я больше не могу! – спустя минуту Макар лёг на пол, а голова его ещё продолжала подпрыгивать, чуть не ударяясь затылком об пол. – Я думал всё, кранты нам. Ну ты молодец, как всё придумал и с дровами, как их повалить, и с крышей, с проломом.
– А ты, с досками этими. Я подумал ты совсем чокнулся, когда ты их начал оттуда вытаскивать! Ты где молоток-то взял?
– Да там, в сарае и приметил. Думал пол попробовать вскрыть, а видишь, по-другому пригодился. Я ж сразу смекнул, если мы проскочим, то и собака пролезет. Думал сначала ей по морде дать, когда она зубами в щель-то защёлкала, а потом думаю, она-то чем виновата? Тем что у неё хозяин больной придурок? Не, я животных никогда бить не буду. И батя говорит, самый страшный зверь – это человек. Нет люте́е зверя!
Спустя ещё полчаса, ребята сидели у Вени дома и обсуждали, что могло быть в той куче макулатуры, когда внезапно Макар остановился и сказал:
– Знаешь, ты теперь мой самый, самый друг! Другого, кто вот так бы не испугался и остался со мной на съедение собаке, наверно, и не будет никогда.
– Знаешь, а я тебе боялся сказать, но ты у меня единственный друг. Ко мне никто вот так не приходил, а в классе все только смеются.
– Ну если хочешь, только скажи, я любому морду намылю. Я слышал, у нас скоро в секцию по боксу набор будет, я пойду. Хочешь со мной? Там научат так драться, что хоть один против пятерых, а то и десятка.
– Нет. Лучше я тебя, если что, попрошу! – Улыбнулся Веня. -Драки это не по мне. Ты ведь мой друг!
Глава третья. Комер.
Прошлое растёт, а будущее сокращается. Все меньше шансов что-нибудь сделать – и все обиднее за то, чего не успел (с).
Харуки Мураками.
Годы учёбы в техникуме Вениамин не очень любил вспоминать. Он начал своё образование и учился правилу «копейка рубль бережёт», а страна начала стремительно разваливаться и забывать не только о копейках, но и о самих рублях, в почёте были условные единицы.
Изголодавшаяся по продукции лёгкой промышленности страна, благодаря сначала кооператорам, а потом коммерческим магазинам, наконец увидела разнообразие и обилие одежды, техники и прочих товаров.
Тяжёлая же промышленность, на деле оказавшаяся не такой уж и тяжёлой, начала легко просачиваться через границу, в виде металла, древесины и прочего народного достояния. Обогащая при этом отнюдь не народ, в широком смысле этого слова.
Уже привычный дефицит капитулировал под натиском бартера и челноков, но стремительно нищающая основная масса населения была этому уже не рада. Хорошо, конечно, иметь на прилавках десятки видов колбасы, как на пресловутом загнивающем западе, но фиг ли толку, если зарплата позволяет купить только хлеб, на который её можно было бы положить. Да и то, если эту самую зарплату не задержат на полгода.
Министр финансов во всеуслышание