столиком в скриптории среди бесхребетных экзотериков, мучительно выводя строку за строкой пятой копии своего отчета о гибели Крила.
Если бы Кейн не убил посла, Райте стоял бы на стадионе Победы рядом с отцом – честным, богобоязненным человеком, безмерно гордившимся местом кузнеца при конюшне дома Джаннера, рядом с матерью, молчаливой, верной супругой и хозяйкой дома, чьи любящие руки, словно магическая черта, всегда ограждали Райте от мирских горестей.
Родители юноши одними из первых обратились к Церкви Возлюбленных Детей; матушка была особенно страстно предана Ма’элКоту. Так что, разумеется, оба они стояли на трибуне, когда под восторженные крики толпы процессия вступила на стадион. Восторженные – покуда не начался бунт и крики не превратились в вопли.
Если бы Райте оказался там, он дрался бы, защищая родителей. Спас бы их. Но его там не было. Из-за Кейна.
Его отец и мать погибли в тот день. Их зарезали, точно скотину.
Из-за Кейна.
Из-за Кейна юноша перековал себя в меч.
В последующие годы Райте посвятил себя изучению Кейна и его народа, чужеплеменной расы Актири. Он стал ведущим экспертом Монастырей не только по Кейну, но и по Актири. Именно Райте открыл, откуда взялись таинственные артанцы, захватившие власть в Трансдее, а вскоре после этого убедил Совет Братьев сделать его первым послом Монастырей при артанском дворе.
Миряне могли верить тому, что твердила им Церковь, – что Кейн сдох в тот день на песке стадиона Победы. Райте знал правду. Где-то, как-то – но убийца его родителей был жив и радовался своей гнусной победе. Райте видел его в ночных кошмарах и каждую ночь заново давал свою клятву.
Я назову тебе свое имя.
Он назовет свое имя миру, но именем этим будет не «Райте из Анханы». «Райте» стал маской, карнавальным костюмом, которые он носил, скрывая свое истинное обличье. «Райте» был хрупок, нестоек, он разлетелся на куски с первого удара – пустой горшок, не более. Тот, кто перенял его лицо, был клинком, откованным в огне и закаленным во льду. Только в самых темных, потаенных мечтах, в сказках, коими живой меч убаюкивал себя за полночь, когда призраки прошлого теснились вокруг ложа, осмеливался он назвать себя настоящим именем.
Его звали Кейнова Погибель.
Детская выходка? Он сам это знал – но, когда клятва была произнесена, он и был юнцом. Теперь, семь лет спустя, у него щеки горели при мысли о том, как унизительно было бы выдать кому-либо, как он по сию пору ценит эту мальчишескую выходку… и оттого она еще прочней врастала в душу.
Приняв это имя, юноша с ним принял и неразрывную клятву. И теперь он ждал в своем неусыпном бдении.
Сравнивая историю Кейна с записями в монастырских архивах, он обнаружил одну черту, которая, на его взгляд, определяла Кейна как явление. В каждом из запечатленных для истории похождений этого чудовища – от тривиальнейшего убийства до эпического сражения при Церано, где была разгромлена Орда Кхуланов, –