и вдруг услышал резкий, напоминающий скрежет ножа по стеклу женский голос:
– Вава! Немедленно отзовись!
Я вздрогнул, достал продолжавшую пищать трубку и уставился на нее.
– Вава! Что за глупость ты затеял? – злилась маменька.
Я потряс головой. Как это возможно – я никак не реагирую на вызов, на экране мигает слово «Николетта», а она со мной беседует?
– Хватит идиотничать! Задери голову!
Я подчинился и увидел маменьку, она стояла на крыше дома на террасе, выход на которую был из моей квартиры.
– Вава, немедленно сюда! – прозвучал новый приказ.
Я нажал на экран по-прежнему пищащей трубки.
– Прости, я очень тороплюсь.
– Отказываешься спасти умирающего человека?
Я опять посмотрел на самый верх дома. Николетта не выглядела больной, а слова про свое спасение она произносит всякий раз, когда вы пытаетесь поступить по-своему, а не так, как ей хочется.
Слева послышался вой сирены, к подъезду подкатила «Скорая», обычный микроавтобус белого цвета. Из кабины, тяжело вздыхая, выползла полная женщина лет пятидесяти и стала надсадно кашлять. Следом за ней из колымаги вывалилась другая тетушка с чемоданчиком в руке.
– Эй, эй! – заорала с верхотуры матушка. – Сюда, скорее! Все уже умерли, пока вы сутки на вызов торопились!
Толстуха перевела дух и поманила рукой медсестру.
– Пошли, Машуня. Повезло нам опять, очередная скандальная крыса.
– Наплюйте, Елизавета Михайловна, – попыталась утешить ее Мария, – делайте свое дело спокойненько, я возьму придурочную на себя, умею с ними общаться.
Медички медленно потащились в подъезд. Я пошел за ними, испытывая легкое волнение. Сейчас поясню, почему именно волнение и к тому же легкое, а не серьезную тревогу за жизнь матушки.
Если кто-то категорически не подчиняется Николетте, не собирается выполнять ее приказ, маменька обычно падает на диван и громко заявляет:
– Инфаркт. Я умираю.
Мне было лет пять, когда я впервые стал свидетелем такой сцены и перепугался до заикания. Прикатившие доктора, накапав матери валерьянки, занялись мной, сделали несколько уколов. На следующий день отец принес замечательную пожарную машину и сказал мне:
– Ваняша! Твоя мамочка – актриса, она играет в театре, у нее очень тонкие нервы. Любую неприятность или физическую боль Николетта переживает в тысячу раз сильнее, чем обычные люди. Ты, дружок, больше не рыдай, мамочка совершенно здорова и проживет долго-долго.
С тех пор я перестал впадать в панику, увидев на пороге людей в белых халатах.
Николетта проделывает трюк со звонком диспетчеру «Скорой» исключительно в качестве последнего аргумента в разговоре с кем-то, ей, как всякой артистичной натуре, необходим зритель. Но сейчас-то она в квартире одна, поэтому я все-таки заволновался. Вдруг матушке на самом деле нехорошо? Возраст-то у нее далеко не юный…
– Явились! –