сделан. Торопишься. Спешка да верхоглядство превращают разведку в… Нет, он не ошибся, сидевший, похоже, действительно был интендантом. Клочком газеты интендант вытер руки и только потом протянул обе навстречу Василю.
– Ну, кум, прощаться пришел?
– Уже снимаетесь?
– Нет, дня два еще постоим. А там да, там – ищи ветра в поле. За тридцать верст откочуем, под Станюки, что за Глушицами. Бывал?
– У нас только и дел по всяким Станюкам таскаться.
– Может, приходилось. Ты ведь непоседой был, знаю. Ну, зачем пришел, а?
– Пустяк. То есть, для тебя пустяк, а нам, сирым – ни в жисть не найти, – Василь подтолкнул Никифорова. – Излагай!
– Нам бы провода медного, для радио. Метров тридцать, – он хотел сказать – шесть, но с языка сорвалась цифра совсем несуразная. Не цифра, число, машинально поправил Никифоров самого себя. И все-таки, почему тридцать? Наверное, решил, что за меньшим куском и идти не стоило в такую даль.
– Тридцать… – интендант впервые посмотрел прямо на Никифорова. – Однако, губа у тебя…
– Я на колокольню, на самый верх антенну поставлю. Да заземление еще, – начал объяснять Никифоров, досадуя на собственную несдержанность. Дали бы пять метров, и хватит.
– На самый верх? Не свались только, – интендант пошел вглубь палатки, скрылся за ящиками, наставленными под самый потолок. – Тебе ведь обрезки не сгодятся. Одним куском, поди, хочешь?
– Двумя. На антенну и на заземление.
– Уже облегчение, – голос стал глухим, словно ушел интендант в невесть какую даль.
Василь подмигнул, молодец, парень, не теряешься. Несколько минут слышны были стуки передвигаемых ящичков, кашель интенданта да жужжание мух над селедочной требухой.
– Владей, – интендант возник неслышно. Взял да и появился.
– Спасибо. Большое спасибо, – Никифоров принял мотки. Хороший провод, многожильный, гуттаперчевой изоляции. – Немецкий?
– Да ты, вижу, знаток. Шведский. Для нашего дела бракованный, а тебе самый раз.
– Ты подожди меня там, снаружи. Нам поговорить нужно, – Василь присел на скамью рядом с интендантом.
Можно и снаружи, чин не велик.
Он выбрался на свежий воздух. О чем говорили внутри не разобрать, даже если слушать, но он не слушал. Что ему чужие дела, у него свое есть. проводу на глаз выходило много, действительно, придется на самую верхотуру лезть, раз обещался. Зато Москву принимать будет, Ленинград, Киев.
Скучать Никифорову не пришлось, Василь вышел скоро. Смурной какой-то, но – собранный, напряженный.
– Пошли, – и до середины дороги молчал. Никифоров тоже не горел желанием болтать. О чем, да и зачем?
Наконец, Василь очнулся от дум.
– Уходят. Понимаешь, когда они рядом, спокойнее было.
– Спокойнее?
– Да. Я ж говорил, тревожно у нас. На вид – покой, гладь, а под поверхностью такое копошится… Контра, кругом контра таится. Окопалась. Так это пока силу чует. А дашь слабину, вмиг и повылазит. Общее хозяйство, оно только бедному и глядится. И то