делу, Лазарь Георгиевич!
– Чего?!.. Какое еще, к черту, личное? – презрительно отреагировало окно, створка захлопнулась достаточно громко и только занавесь оледенела в раме.
Постников помыкался в палисаднике и снова полез к воротам. Он уже протянул было руку к звонку, но вдруг звякнул рычаг, калитка бесшумно отворилась. Из проема на него смотрела женщина лет пятидесяти в синем рабочем халате и ярко-желтых резиновых перчатках. Из-под ее белого платка, завязанного на затылке, на висок выбился клок волос, рыжеватых с проседью. Женщина посторонилась, давая Постникову дорогу. Тот сказал «здрасьте» и двинул в дом.
За темными сенями его встретила очень чисто прибранная и светлая комната с диваном, устеленным узорчатым покрывало в крупную ковбойскую клетку. Телевизор старый, плазменный прилип к стене. Внушительный древних годов шкаф с рябоватым зеркалом, сверху на шкафу – чучело рыжей лисы, которая презрительно отвернулась к стене.
– Не Георгиевич, а Гордеевич! Лазарь Гордеевич мое имя и отчество! – закричал на вошедшего хозяин. – И где вас только откапывают? Эта Википедия ваша – дерьмо. И вся пресса ваша, между прочим, – тоже дерьмо!
Старик нелюбезно посмотрел и сокрушенно добавил:
– Ну… заходите, что ли… Все лезете и лезете, терзаете понапрасну…
Перед Постниковым сидел боком за широченным письменным столом очень пожилой человек в хорошо отутюженной белой летней рубашке с короткими рукавами. Лазарь Горемыкин оказался несколько напоминал обликом покойного генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева. Обращали на себя внимание густые и косматые брови, под которыми прятались старческие красноватые глаза. Взгляд их посверкивал остро и пытливо. И вообще, старик говорит отчетливо, хорошо и с умом
Пробурчав невнятно себе под нос, хозяин заявил:
– Чаю, а может, сто грамм – с дороги, для бодрости?
– Стакан воды, если можно, – попросил Постников. – День, знаете ли, теплый.
– А зря от водки отказываетесь. В вашем возрасте сто грамм в день – только на пользу. Я-то давно вдовец и свое отпил. Дарья Владимировна, – снова заорал старик, – подайте портрет моей жены! И воды холодной этому!
Неслышно вошла домработница и подала Горемыкину черно-белый портрет. С картины встревоженно улыбалась молодая женщина с прической, как у Мирей Матье.
– Это моя Алевтина Викторовна образца восьмидесятого года, – пояснил Горемыкин. – Повесьте на место, Даша.
Женщина поставила на письменный стол кувшин и чашку, забрала портрет и неслышно исчезла.
– По дороге сюда я видел коровники, – начал Постников. – Что там внутри?
– Коровники? Да какие там коровники… Лет уже сорок никакой живности не держат. Вообще ни коров, ни даже коз никто здесь теперь не имеет. Поселок стихийно перепрофилировался под дачников. Совхоз сперва использовал пустые корпуса как склады для зерна и картошки, а теперь, уже лет тридцать, территория и недвижимость арендованы китайцами.