заголосил. Его рост вначале замедлился, а потом, появился еле–еле приметный регресс. Это лучи Отражателя затрепетали как по Хромму, набравшемуся изнутри оранжевой истомы, так и по Яцку. В этот недолговечный миг деформации, ниспосланный Фирджи, мы с великаном, сейчас превышающим меня всего наголову, ожесточённо заколотили друг по другу инструментами вражды. На пике баталии, израсходовав, наверное, десять «вторых дыханий» и открыв одиннадцатое, я, избитый Громыхателем, исхитрился ткнуть Яцку посохом в морду, уклонился от слепого тычка коленом, после чего по рукоять вонзил клинок в натужно вздымающуюся грудь. Лавина крови хлынула из уст побеждённого великана. Он закашлялся, бухнулся на карачки и затих. Всё. Несите бокал шампанского чемпиону! И не забудьте присовокупить к нему сырную нарезку! Шучу, мне бы лечь и умереть – так устал.
Я отёр выступивший на лбу пот и произвёл беглый осмотр себя любимого; Переломы – точно есть, куда же без них, растяжения, налитые лимфой большущие опухоли, ссадины… В общем жить буду. Усевшись на обломок ящика, я устало уставился на Хромм. Что–то мне в нём не нравилось. То ли его чернота, то ли крепнувшая под остовом ржавая таинственность, колыхающаяся наподобие свечного пламени.
– Парень, ты не умер?
– Разве есть в природе сила, что сможет скинуть меня в могилу? – усмехнувшись, ответил я.
– Фу! Напыщенные речи ничуть не лучше заумных лекций.
– Зато предсмертный хрип хуже и того, и другого.
– Однозначно, – согласился Джейкоб. Помолчав, он добавил: – Я ощущаю толчки мощи… Она прорывается!
Между тем свечение в Хромме стало настолько интенсивным, что казалось, кристалл никогда и не был чёрным. Оранжево–красные всполохи лизали его чрево и раскаляли добела. Я поднялся, намереваясь покинуть это гиблое место, однако не успел… Измятая Громыхателем поляна, я и розовеющий горизонт стали жертвами нестерпимого жара, вплеснувшегося из Хромма. Сокрушающая волна, вывернувшая мне жилы наизнанку, уходя, родила на моей мантии и волосах пучки разноцветного огня. Весело закружившись под мои крики боли, они были вынуждены вскоре погаснуть, потому–как сырая земля не дружит с пламенем.
– Гвоздики–точилки! Я опоздала! Он сгорел! – пропел знакомый голосочек.
– Прокоптился – да, сгорел – нет, – промычал я, приподнимая ещё дымящуюся голову.
Фирджи быстро порхала крылышками и опечаленно прижимала ладошки к щекам.
– Жив? Ура! Подожди, я тебя подштопаю!
Фея принялась летать туда–сюда, рисуя в предрассветной мгле пыльцовые знаки. Лучи из Отражателя, по–видимому, послушные её невесомой пляске, обдали меня тёплым, врачующим водопадом бликов. Наконец я поднялся на ноги таким, каким был до конфликта с Яцком.
– Во–первых, спасибо за лечение…
– Это тебе спасибо! Спасибо огромное, что дал мне волю! – затараторила Фирджи.
– Пожалуйста, – кивнул я. – А во–вторых, что с ним произошло?
– Я