подробнее.
– Я был в прострации. Всё слышал, но по состоянию как будто дерябнул виски из большого стакана.
– Красочное сравнение.
– Только не ври, что так не делал.
– Ох, делал! Где те бары и кабачки, где я предавался этому беззаботному времяпрепровождению?
– Канули в лету, парень. Всё туда летит вверх тормашками.
Я перевёл взор на бездыханного енота.
– Что–то алкогольное я отыскал, осталось только приготовить к нему гарнир.
– Прекрасная идея! Бери меня в руку и вперёд свежевать тухлятинку!
– Эй, это прозвучало тошнотворно!
– В суровую повседневность иногда полезно закинуть кроху терпкого юмора.
– Тут наши мнения совпадают, – хмыкнул я, садясь на корточки у коченеющего зверя.
Весь кухонный процесс от «подайте мне фартук» до «пальчики оближешь» проходил под поклоны настольного маятника и пикантные комментарии Джейкоба. Тик–так – шкура снята, тик–мак – срезаны самые по виду удобоваримые филейные части, тик–тук – объятые жаром сковороды они покрылись румяной корочкой, тук–тик – яство на тарелочке, тик–тик – в фужере белое сухое вино, милости прошу отужинать!
На самом деле употреблять в пищу падаль категорически возбраняется. Сильнейшее отравление – это самое маленькое и безобидное, что может ожидать человека позарившегося на непонятно как умершее животное. В моём случае, я так решил после тщательного осмотра препарированного Джейкобом тельца, енот, хоть и был источен обитающим в нём червём, под чарами Привратника безвозвратно не испортился. Кровь в его сосудах не застыла и, вследствие того трупный яд, если и успел сформироваться, то совсем в небольшом количестве.
Я наколол вилочкой кусочек, прожевал, проглотил. Так себе вкуснятина. Вино же оказалось недурным. Я обновлял себе фужер, пока бутылка не опустела. А что? Отметить второй «День Варения» сама Вселенная велела! Радостно, но не без нервической нотки, похихикивая над вывертами проказницы Удачи, я, чтобы сбросить хмельную пелену, направился к громадному шкафу с книгами. Обложки. Они стискивали толстые–претолстые кипы пожелтевшей бумаги. Целые опусы! Я вытянул с полки сине–чёрный фолиант. Почему моя рука легла именно на него? Ну, во–первых, по сравнению с товарищами он показался мне непростительно худощавым, а во–вторых, на краях его переплёта имелись экстравагантные треугольные вставки. Серебряные, они были испещрены звёздными оттисками и мифическими бестиями. “Первоначала” – название, выведенное странным, однако почти интуитивно доступным к прочтению языком, моментально заинтриговало меня. Автором значился Индиговый Духовидец. Примостив Лик Эбенового Ужаса между перекрестием восковых огарков канделябра, я удобно, как привык делать в Шато, облокотился спиной о стену и стал жадно поглощать глазами строчки.
Индиговый Духовидец, ссылаясь на ряд снизошедших на него теологический откровений, писал о сотворении Бытия. По его словам, всё–всё во Вселенной появилось после Большого Взрыва – некого,