в далекой Парге. Может, он сейчас смеется, деля с братом жаренную на решетке до хрустящей корочки тощую летнюю кефаль, а может, ложится спать с пустым желудком – это неважно. Тео далеко…
Но иногда воспоминания приходили сами, непрошенные, незваные. Приходили, когда Ибрагим чувствовал острое, рвущее душу одиночество. Когда ночи казались холодными и ноги леденели под теплыми одеялами. Такой холод не развеять, даже если зажечь уголь в жаровне у кровати или положить на гладкие простыни горячий камень. И одиночество никуда не денется, пусть даже комната заполнится слугами или танцующими девушками. В душе все равно будет беззвездная темнота, как в пасмурные ночи над морем, когда не видно даже волнующейся водной глади, лишь слышно посвистывание ветра в лодочных снастях да далекий скрип уключин такого же одинокого рыбака.
Тео был счастливчиком. Он не знал холодных ночей. На его небе всегда ярко горели звезды. Рядом всегда был Нико. И два обнаженных тела сплетались согревающим объятием, сливались единым порывом, и это было счастьем.
О, Аллах, разве можно назвать такое счастье постыдным? Разве это был грех? Ведь еще в утробе матери их тела были едины, переплетены так, что нельзя было отделить одного от другого. Говорили, что они и родились держась за руки… Они делили колыбель, одежду, материнскую грудь. Так что же нехорошего они совершили, любя друг друга? Мальчишки, совсем еще дети…
Эта любовь тоже осталась в Парге. Там, где Тео, рыба и сладкие пирожки, что пекла мама.
У Ибрагима была другая любовь. Любовь, затопившая его душу горечью и сладкой мукой. Любовь, у которой не было будущего, но и отказаться от нее было невозможно. Закрывая глаза, Ибрагим видел прекрасное лицо молодого султана и мечтал коснуться поцелуем нежной щеки, на которой едва пробивалась кудрявая борода.
Аллах свидетель – вовсе не к богатству потянулась душа мальчишки-рыбака, когда он оказался на потертых каменных плитах дворца в Манисе. Не тихий звон золотых монет, не мечты о громкой славе под знаменами империи заставили его забыть обо всем, что было с ним прежде. Даже о Нико. Особенно о Нико.
– Эти брови подобны лукам, и стрелы ресниц летят мне прямо в сердце, зажигая огонь, который сожжет меня дотла… – прошептал Ибрагим, опуская голову.
Взгляд юного шахзаде – вот начало Ибрагима. В этих глазах утонул Тео, мальчишка-рыбак, словно в морских глубоких водах, утонул вместе со своей наивной и постыдной любовью к брату-близнецу, а на поверхность вынырнул уже Ибрагим. Он отдал душу и сердце великому властителю и никогда не жалел об этом. Даже мучительная, безответная и горькая любовь все равно сладка, пока молодость играет в жилах и поет мелодию надежды. Должны пройти годы и годы одиноких и холодных ночей, пока эта любовь потеряет сладость, оставляя только горечь разочарования, как перестоявшее вино превращается в уксус. Но пока Ибрагим молод и кровь его горяча, он желает наслаждаться каждым мгновением этой любви, каждым ласковым словом и взглядом