во двор и села на скамейку.
Сначала затерлись вспомогательные функции. Управление мимикой, очеловечивающие рандомайзеры, внешние биоэлектрические интерфейсы. Затем пошел в расход довольно большой блок обработки всех органов чувств, кроме зрения. Затем процедуры управления памятью, все, кроме чтения. Архивировать, дефрагментировать и индексировать память стало бессмысленным занятием. Приличное количество места удалось освободить, сократив до минимума кэш. Затем отключилось управление телом, мышцами, всеми остальными внутренними органами.
Несколько секунд работали только глаза и мозг. Затем очередное мгновение затерло основные системные программы, и Тиры Двезеле не стало.
За это время она успела разглядеть и оцифровать около тридцати тысяч снежинок.
Одинаковых среди них не было.
Алексей Провоторов
Глафира
Им обоим не нравилась темнота за створками. Густая, масляная, и какая-то грязная. Казалось, она вот-вот потечёт из щели, как мазут. Луч фонаря елозил по рифлёному полу, рождая тусклые колкие отблески. Дальше не видно было и этого, словно на пол тоже налипла тьма.
В окружающем мраке стоял глуховатый, с призрачным эхом, рокот. Иногда казалось, что это не шум самого корабля; что это возится и мычит кто-то огромный там, в темноте.
– «Арвид», ответь, вызывает Северин. – Тишина и фоновый шум, в котором можно услышать всё, что угодно. – «Арвид», ответь, у нас проблемы.
– Сеееееиии шшшттттииииём, Сшшшшшсссшшшшня?
Северин ругнулся и отключил рацию. Нужно было ждать окна, хоть убейся.
Вынужденное радиомолчание раздражало. Обычно Северин не замечал за собой склонности к разговорам, и чужие голоса под шлемом не любил. Они напоминали ему крошки за воротником, свитер с колючим горлом, зуд недельной щетины и прочую дрянь. Но сейчас, здесь, он готов был признать, что людского присутствия, хотя бы в аудиоформате, ему не хватает.
А чтобы поговорить с Оксаной, приходилось прижиматься шлемом к шлему – на ближней дистанции связь работала почти так же паршиво.
Старый корабль был безлюден, по крайней мере грузовые палубы, по которым они шагали сорок минут, пока не упёрлись в заклинившую дверь.
Это были объёмистые, пустые помещения, занимавшие в кормовой части почти всё пространство, от борта до борта. Стены, расчерченные проводкой, сварными швами, ребристыми креплениями для дополнительных настилов, терялись в темноте; луч фонаря едва добивал до них. А за ними, за слоями термоизоляции и композитами обшивки, был космос. Глубокий, открытый, как ни назови. «Глафира» пришла оттуда, из-за границ системы.
Здесь не было следов человеческого, а хоть и нечеловеческого, присутствия. На решётках перекрытий лежала пыль, и на ней отсутствовали отпечатки ботинок. Значит, команда «Ермила» сюда не добралась.
Хрен знает, куда все делись, подумал Северин, и в очередной раз протёр манжетой перчатки стекло шлема. Военные уже около четырёх часов не выходили на связь. А во время последнего сеанса велели ни за что не