сдержанно улыбнется и начнет покачивать головой в такт музыке, а мама поднимет испачканную во взбитом жидком тесте лопаточку, ритмично размахивая ей, подступит к Кови, а затем отступит, хватая дочь за руку. Та-ди-да, ди-да, запоет она под музыку. Она увлечет Кови за собой в этом скользящем движении, и они закружатся по столовой, распространяя запахи жженого сахарного песка, растопленного сливочного масла и помады для волос.
Перл нравилось иногда пожурить маму.
«Мисс Матильда, – скажет она так, словно бранит Кови, а не обращается к своей нанимательнице, – знаете, эти торты не готовятся сами собой!»
В те времена, когда Кови была маленькой, мама порой танцевала с папой на заднем дворе. Это происходило вечерами, когда отключалось электричество и они выставляли свечи в стеклянных банках вдоль края патио и выносили на улицу транзисторный приемник. Мама прижималась к папе, поглаживая его по спине. Порой родители брали Кови за обе руки и танцевали с ней. Иногда папа поднимал ее и вертел туда-сюда, а мама заливалась смехом.
В последние месяцы перед своим исчезновением мама почти не смеялась. Всякий раз при появлении папы ее лицо каменело. У взрослых были какие-то свои дела, смысл которых Кови уяснила гораздо позже. Как и смысл маминого поцелуя посреди ночи.
Кови почувствовала во сне этот поцелуй. Потом следующий. Прикосновение руки к волосам. Легкий аромат розового масла, смешанный с запахом пота. Затем рассвело и наступило воскресное утро. Мать, видимо, дала ей выспаться. Кови ждала. Мамы не было. Она встала и пошла в кухню. Мама исчезла.
Двенадцать часов спустя она так и не появилась. Перл, как обычно, оставила ей ужин. Папа, как обычно, пришел домой навеселе.
Через двое суток мамы по-прежнему не было. В дом пожаловали полицейские, они слушали папу и кивали. Да, сказали они, мы посмотрим, что можно сделать.
Неделю спустя папа, держа Кови за руку, свободной ладонью утирал ей слезы. Он обещал, что мама скоро вернется, говорил: «Вот увидишь». Папа перебрал больше обычного. Перл крепко обнимала Кови.
Прошел месяц, мамы нет.
Прошел год.
Потом еще пять лет.
Папа пропадал на петушиных боях. В одной из своих лавок он прятал за коробкой бутылку, Кови это видела. Перед тем как уйти домой, Перл обнимала Кови. А та по-прежнему просыпалась ночью, принюхиваясь, не пахнет ли розами и солью.
Лин
Минуло шесть лет, и лишь тогда Джонни Лин Линкок признался себе в том, что его женщина не вернется домой даже ради их дочери. Он сидел на заднем дворе с бутылкой пива, наблюдая за тем, как ящерица хватает невидимых насекомых, и думая о том, как трудно всегда было удержаться на плаву, с Матильдой или без нее. Для Лина жизнь проходила в постоянной борьбе, как и для его родителей, и для всех поколений, в прошлом покинувших родину и пустившихся в путь через океан.
Его ба[2] любил рассказывать своим мальчикам историю о тех соотечественниках, кто начал бедственную жизнь в Америке, но затем сумел обратить