на то, что девочки хохочут в голос, что они редко позволяли себе в присутствии взрослых, за исключением меня и…
– Мистер Стенхоуп, – прошептала я.
– Вы угадали, – произнес он, сняв с меня повязку.
Лицо мистера Стенхоупа было передо мной как в тумане, но я решила, что виной тому моя близорукость. Молодой человек смотрел на меня со странным выражением лица.
– Ну и ну, мисс Хаксли, – промолвил он. – Вы очень похожи на своих воспитанниц.
С этими словами он поправил локон волос, упавший мне на щеку. Тут на нас налетели девочки. Схватив меня за руки, они потащили меня прочь, умоляя сыграть в жмурки еще раз. К тому моменту, когда я привела волосы в подобие порядка, мистер Стенхоуп уже, откланиваясь, стоял в дверях. На прощанье он нам подмигнул.
В 1878 году в Афганистане разразилась война, на которую отправили часть полковника Тёрнпенни. Вскоре мистер Стенхоуп пошел в армию, и его роту тоже перебросили в Афганистан. Племянницы Эмерсона захихикали, когда увидели дядю на параде в военной форме. Через некоторое время жена полковника вместе с дочерьми перебралась в Индию. С собой они меня не взяли. К тому времени мои подопечные достигли того возраста, когда дети становятся независимыми и жаждут свободы, о чем спешат сообщить всем и вся, и потому семья более не нуждалась в моих услугах. С началом войны многие гувернантки остались не удел. Несмотря на превосходные рекомендательные письма, работу я так и не нашла.
Я внимательно изучала объявления о работе в газетах, но, к сожалению, без всякого толка. Время от времени взгляд соскальзывал на другие статьи. Мое внимание особо привлекали вести с войны, а также новости из Африки, куда уехал тот самый сладкоголосый викарий, объект моих детских воздыханий. Всякий раз, заметив, что чрезмерно увлеклась чтением газеты, я мысленно одергивала себя, напоминая себе, в сколь сложном положении нахожусь.
Путь в какую-нибудь контору на должность клерка был мне заказан. В недавнем времени все лондонские конторы подверглись оккупации округлых трескучих пишущих машинок, которые, клацая, будто бы сами собой выплевывали на бумагу буквы. Никого больше не интересовал тот факт, что я пишу каллиграфическим почерком, – в писарях отпала надобность. Теперь всем требовались машинистки, способные с пулеметной скоростью лупить по клавишам, среди которых имелась даже клавиша регистра, позволявшая печатать заглавными буквам. Увы, подобным талантом я не обладала.
Наконец меня взяли на работу в универмаг, располагавшийся в Бейсуотере. Платили мало, однако имелись и плюсы – предоставлялись питание и проживание. Я продавала тонкий ситец и шелка, ласкавшие мои пальцы, а приглушенный гул женских голосов в магазине и щелканье ножниц действовали на меня успокаивающе.
Не исключено, я жила бы так и дальше, оставшись старой девой, если бы меня через три года не уволили,