печке, где у него своя библиотечка. Щёки его все в слезах. «Как непонятно, – думал он. – Жил весёлый шутник Веня. Ничего такого горького внешне в нём не было и вдруг – застрелился. Выходит, в каждом из окружающих, кроме видимого, есть такое, о чём можно не знать, но именно оно управляет поступками и судьбой человека».
Ему вспомнилось, как Веня работал на делянке за старицей, когда валили осокори для досок на крышу и полы для дома, как наловили вместе на яички муравьев почти полное ведро карасей, а потом наварили ухи на всю артель. Тогда ещё Шурка опростоволосился. Когда собрались есть в круг у разостланного большого брезентового плаща, Шурка в приподнятом настроении от того, что именно он сегодня кормилец, наловил столько карасей, сказанул:
– Чего вы все, как татары, в шапках сидите за столом?
После его слов воцарилась мёртвая тишина. Потом лесную поляну огласил дружный хохот, потому что единственный татарин, всеми уважаемый степенный рабочий из лесхоза Равиль, сидел и ужинал без головного убора, а все русские – в кепках.
Равиль только сверкнул по-молодому озорно одним своим карим глазом, второй у него был завязан белой тряпкой.
– Эх, голова садовая, – сказал Венька чуть позже, – сначала думай, потом говори…
И вот теперь Веньки нет.
Чирки
Пришедшая за пахталкой Нюра Сисямкина сказала:
– Сейчас, с утречка, ходила в Тяголовку к Машурке за овечьими ножницами, там в рытвине так много уток диких. Сроду такого не было.
– Дак вчера охоту открывали в Ильмене, городские канонаду устроили, – откликнулся отец Шурки, выходя из своей шорни, – вот они и попрятались по укромным местам.
– Я тоже разок видела. Они хитрые, садятся ближе к дворским, чтобы не выделяться, – подтвердила Катерина.
– Что, Шурка, слабо тебе со своей тулкой?
– Отец, будет тебе. Зачем парня будоражишь? – возразила Екатерина Ивановна.
Но Шурка уже загорелся: «Мать честная, у меня один патрон всего, заряжать некогда, успеют распугать. Рискну!»
Через минуту он вышел из сарая с велосипедом. Поехал «на рамке», с седла не доставал до педалей.
– Поосторожней, кругом там люди, скотина, – беспокоилась Катерина.
– Ладно, мам, маленький, что ли?
Доехал он быстро. Уток заметил сразу. Их было десятка три.
«Чирки, – определил с досадой Шурка, – хотя бы одна кряква была».
Он решил подъехать как можно ближе.
Утки не взлетали, а потихоньку, несколькими табунками, спешили уплыть за изгиб рытвины – прятались. Не поднимались на крыло, напуганные, очевидно, пальбой в Ильмене.
Шурка положил велосипед и хотел разломить одностволку, чтобы вложить патрон. Однако боёк запал и, высунувшись маленьким язычком, стопорил ствол. Погнувшись, он заклинил намертво.
Наставив отвёртку на упрямый язычок, Шурка ударом ладони по рукоятке пытался выпрямить боёк. Это удалось, но он, неловко повернувшись, ткнул стволом о велосипедную раму. Металл звякнул – этого было достаточно, чтобы утки шумно взлетели и