легких. Началось с легкой простуды, потом возник бронхит. Дело дошло до того, что на третий этаж до своей квартиры я не мог подниматься без отдыха. Обратился к врачам. Оказалось воспаление легких, попал в больницу. Пролежал там три недели. С заводом, конечно, связь держал, но было и интенсивное лечение. В этой ситуации, когда появилась возможность прислушаться к себе, я пожаловался врачам, сказав, что у меня какие-то странные боли в ногах. Инна Ивановна, терапевт, заставила сделать полный анализ крови и мочи на сахар и обнаружила у меня сахарный диабет.
Представление о диабете у меня сложилось из рассказов моей бабушки. Ее сын, мой дядька, в возрасте четырнадцати лет, пошел с ребятами весной за реку Самарку ловить сусликов. Было такое занятие раньше. Сусликов в деревнях многие ели. Мясо нежное, похожее на куриное, только несколько мягче… Увидев суслика на той стороне реки, они заскользили по тонкому весеннему льду, и Петя попал в полынью. Его еле вытащили. После этого, очевидно от испуга, у него открылся диабет в тяжелой, страшной форме… Когда мне поставили диагноз, я порылся в литературе и нашел: да, действительно диабет может открыться от сильного внутреннего потрясения, испуга или депрессии… Прожил Петя недолго.
Если уж я заговорил о болячках, то мне вспомнился один случай со мной, о котором я никому, кроме жены, не рассказывал. Года через полтора после воспаления легких я вновь оказался в больнице, но уже в хирургическом отделении. Насмотрелся всякого. Было и такое, когда люди умирали. Я лежал в палате, в которой, кроме меня, было пять человек. Кто после операции, кто до нее. Недели две с половиной – уже после операции – я пролежал более-менее спокойно, но однажды не спал всю ночь. Я был ходячий. Встал, перевязался в процедурной, и вдруг мне неудержимо захотелось уйти домой. Позвонил шоферу, он приехал, и я, будто подчиняясь какому-то зову, собрал вещи и тайком от врачей сбежал.
Я сам себе не мог объяснить, почему не спал. Стало не по себе. Приехал домой. Четко помню, хотя прошло уже четыре года, как вошел в подъезд. Поднимаясь на третий этаж, шел и озирался по сторонам. Я чего-то боялся, ждал или хотел скорее узнать. Шел вперед, но оглядывался назад. Открыл дверь мой сын. Я, совершенно не задумываясь, не понимая до конца, что я делаю, повинуясь чему-то, вдруг неожиданно для себя спросил:
– Кто у нас умер?
Сын ответил, что умер мой отчим. Он был у нас любимым человеком, мы его отчимом не звали, называли отцом, дедушкой. Сын держал в руках телеграмму. Отчим умер в ту ночь, которую я провел без сна в больнице. Это меня очень поразило. И заставило задуматься. И о том, кто мы есть на земле, и о том, какими нитями соединены, видимыми и невидимыми. О том, как мы связаны со всеми, кто ушел из этого мира и чьи души уже давно далеко. Мне и раньше часто казалось, что была какая-то необычная, не очень понятная, но устойчивая связь между мной и моим отчимом. Он меня сильно уважал. Мне кажется, он часто думал обо мне. Каким-то образом это все трансформировалось и в наши отношения.
Незадолго до смерти