горошек консервированный, – плотоядно облизнулся Крупнин. – А я с утра не ел…
– Эка невидаль – стол завален едой после новогодней объедаловки. Да во всех семьях по три дня доедают новогодние деликатесы.
– Знаете, что меня смутило? – Крупнин обвел присутствующих вопросительным взглядом. – Все это добро у него простояло всю ночь и полдня! Я к нему пришел где-то часам к двум. Хлеб на столе успел засохнуть, колбаса заветрилась. Мужик всю ночь просидел дома и ни фига не сожрал – ни одной грязной тарелки на столе. Кстати, и на кухне тоже. Я попросил у него воды попить, так что проверил. Зато два фужера посреди стола красовались. Чистые, из них никто не пил. Я специально к столу присел, вроде мне показания надо записать, а сам все это великолепие внимательно изучил. Мне показалось его поведение очень подозрительным – не спал, не ел, глаза бегают, над каждым моим вопросом задумывается… Мало того, когда открывал мне дверь, был весь какой-то бледный, прямо как больной. А когда я протокол составил, весь покраснел, на лбу испарина выступила. Точно – совесть у него нечиста, как пить дать!
– Твой дедуктивный метод, Валера, ошибочный. Мужик не спал, не ел, говорит бессвязно, его от волнения колотит – значит, убийца! Как-то несерьезно это. Он, может, женщину пригласил, стол накрыл на двух человек, потому и два фужера поставил. А она его продинамила, он расстроился и есть ничего не стал. Всю ночь думу тяжелую думал, потому и выглядит неважно.
Валера заметно увял, слушая комментарии старшего товарища. Вот всегда так, решение, кажется, совсем близко, а рассудительный опер Салтыков одной фразой разрушает с таким трудом выстроенную версию.
– А почему его так колотило? – не сдавался он. – Этот математик насмерть перепугался, когда я ему об убийстве в подъезде сказал.
– Догадайся с трех раз, – насмешливо предложил Салтыков. – А если не можешь, я тебе подскажу…
Крупнин задумался.
– Что-то ничего дельного в голову не приходит, – наконец признался он.
– Просто он представил себе на мгновение, что это убили его женщину. Ведь она не дошла до него. Тут кого хочешь заколотит. Ты ведь, наверное, не сразу сказал, кого убили?
– Нет, конечно. Я сначала спросил, не слышал ли он чего-нибудь подозрительного в подъезде, какого-нибудь шума, женского крика… Тут-то его и заколотило. Правда, когда я потом добавил, что убита его соседка по подъезду, что-то ему ничуть не полегчало. Все равно стоял, как пришибленный…
– Понять можно, – пожал плечами Салтыков. – Не каждый же может мгновенно успокоиться. Возможно, он – человек тонкой душевной организации… Впечатлительный…
– А вторая зацепка? – напомнил Гоголев, слушая рассуждения своих коллег.
– Все та же бескозырка. В подъезде моряки не проживают, ни к кому гости в этот вечер не приходили. Последний гость поднимался на лифте на шестой этаж буквально за пятнадцать минут до того, как в нем оказалась Ольга. И никакой бескозырки там не было. Значит, она принадлежит убийце.
– Ну, если все так просто,