или поражение, а как развитие социализма. Развитие товарного производства понимали как шаг вперед. Аргументировалось это тем, что товарное производство развивается в социалистической стране, а это значит, что оно тоже социалистическое. А ведь от этого развитие товарного производства не переставало быть движением назад к капитализму, который есть не что иное, как общество развитого товарного производства.
Косыгинская реформа была всего-навсего закономерным результатом и моментом развития хозяйственной системы, которая начала складываться еще во времена НЭПа, вынужденного отступления, для того, чтобы обеспечить стране ресурс для дальнейшего развития социализма. Конечно, НЭП – развивающийся по собственным законам капитализм в государстве диктатуры пролетариата – был свернут, но от него осталась разрозненность предприятий, связанных между собой не только государственным планом, но и хозяйственным расчетом, то есть денежно-товарными отношениями. Родимые пятна старой капиталистической системы сохранились и в отношениях работников с предприятиями – имеется в виду сдельная оплата труда и вообще вся система материального стимулирования работников, которая воспитывает в трудящихся стремление к обогащению. При такой системе труд каждого отдельного работника осуществляется не как необходимость участвовать в важном деле всего общества, а как средство приобретения материальных благ.
Именно поэтому так важно было видеть «ясную картину – картину борьбы взаимоисключающих принципов, а не их «диффузии», что хуже открытой и честной борьбы, ибо диффузия превращает всю эмпирию в одну серую кашу» [1]. И, поскольку теоретической ясности было очень мало, Ильенков как марксист предлагал для начала открыто признать права денежно-товарных отношений там, где эти отношения реально господствуют, чтобы не было иллюзий, будто эта стихия управляется сознательно. «Видимо, иного противовеса формализму, возомнившему себя раньше времени «реальностью», кроме открытого признания прав товарно-денежных отношений, нет. Так что существующую ситуацию и надо, наверное, познать методом «раздвоения единого», – богу богово, кесарю – кесарево, то есть совершенно четко определить права формализма, вытекающие из его реальных возможностей, и ясно очертить ту сферу, которая формализму реально не подвластна. И пусть она конституируется сама, как знает, ибо стихия тоже содержит в себе свой «разум» – и иногда более разумный, чем формальный. Тогда и формальный разум сделается, может быть, несколько более самокритичным и поворотливым – каковым он сам по себе, боюсь, не сделается никогда.
Формально обобществить можно ведь с пользой только то, что уже реально для этого созрело. Иначе из этого выйдет только вред и издевательство, застой. Особенно при нынешнем состоянии теоретического разума. Не надо заглатывать больше, чем способен переварить желудок. Эту истину мы слишком часто забывали, оставшись без Ленина. Слишком часто