и почему вы не спите, дорогой мой, в выходной-то день в такую рань, да еще и с такой девушкой под боком? – Время Станиславовна шагала по комнате на цыпочках, боясь опрокинуть утро, что бултыхалось в серых глазах мальчика.
– Время Станиславовна, у меня каждый день – выходной. Я же безработный.
– А я – нет и себя как раз имела в виду. Чего меня тревожите, я отдохнуть от вас хотела сегодня и всегда.
Она встала у окна, протерла его своей безымянной рукой и присмотрелась в детские воспоминания. Только в чьи, не могла понять она.
– Да, я спросить хотел: а правда, что 31 августа – это как ад или долгая и мучительная смерть? Или у вас там другие законы? – Жа глядел ей в спину со смущением, будто глупость обволокла его с ног до головы и опустила носом в варенье приторных слов.
– Милый ты мой, дорогой. У нас графики высшая инстанция составляет, это к ним вопросы, но они все равно не ответят, даже если лично спросить, что вам не позволено. 31 августа в каждой стране разное. В Сибирях ты его и от января можешь не отличить, как и в Африках. Тут есть некоторые тонкости. – Время Станиславовна вообразила на себе эти тонкости. Жа испепелил их глубоким вздохом.
– А в чем тогда, собственно, смысл? – произнес мальчик.
Время Станиславовна положила тяжеленную голову ему на колени и отвернулась. Девятиэтажный дом ее мыслей еле выдерживают ноги мальчишки, несколько слоев краски трескаются в ту самую минуту, штукатурка в квартире ниже этажом сыпется на пол удивленному поэту. Поэт подирает зад и идет звонить в ЖЭС.
– В том, что я – мучительная и долгая в любой из дней в году, вот в чем смысл, – произносит наконец Время. – Вы просто можете этого не заметить. Я покажусь вам быстрой – и вы сразу обвините меня в незаметности и вранье. А я ведь не лгу никогда, по контракту не позволено. И я на самом деле очень долгая, как чувство совести.
– И для всех – одинаковая?
– Для всех, только все по-разному не умеют чувствовать.
Глубокие морщины на теле безвечной дамы прячутся под ламповым светом. Она встает, и рушится малюсенькая стена в туалете соседа снизу. По телефонным линиям пробегают удивительные и грязные слова. Жа их не слышит.
Окно открыто, и ветер убаюкивает старые, седые волосы, которые Время Станиславовна так тщательно расчесывает перед зеркалом. Белесые глаза улыбаются пустоте, в них есть все то, что будет напоминать однажды. Мальчик старается подсмотреть, что же она там видит, в зеркале? Та догадывается, что мальчонка затеял, и невкусно качает головой. Жа, прибалдевший, как только что политый цветок, от наслаждения высвобожденных своих колен и кромешного холода, берет за руку до того неприкасаемую, спящую Ассу, и та дергается во сне, хмурится, сопит. Слюнка от ее сна спустилась на подушку, та уже совсем мокрая. Наверное, тяжелый сон, а может быть, совсем наоборот?
– Можно вас попросить, Время Станиславовна, чтобы окно так и оставалось запотевшим, пока она не проснется? – вздрогнул взгляд