Его чужеземный приятель посмотрел вокруг себя, потом быстрым решительным шагом несколько раз обошел вокруг дерева и остановился прямо напротив Веприка. Постояв, он неожиданно взвыл на весь лес:
– Вепря! Вепрюшка! Ау! Я тут!
– Что ты воешь? – воскликнул испуганный мальчик.
– Я заблудился, – жалобно отвечал грек.
– Куда ж ты шел? – поинтересовался Веприк, гадая, куда можно идти вокруг одного и того же дерева.
– В Киев, – тихо признался беглец.
Веприку жалко стало бедного грека. Как Веприку тесно было в городе, так и Фукидиду неуютно было в живом лесу.
– Иди спать, дядя Фукидид, утро вечера мудренее, – сказал мальчик, заметив, что говорит совсем как маманя, когда она Дуньку успокаивает. – Придем скоро домой в Березовку. Бабушка блинов напечет, медку поешь. Скоро колядка, праздник, весело будет… У нас колядки, знаешь, все какие веселые! В зверей наряжаться будем, угощенье печь… Спи, дядя грек.
Сон был хороший: снова привиделась мама. "Вепрюшка, родненочек мой, – говорила она. – Не замерз ли? Не страшно в лесу без батяньки?" "Не печалься, мать, – раздался вдруг батянин голос, – и ребенка не пугай." Веприку стал виден батя – словно он сидит в другой темной комнате, по соседству с маминой. "Да как же мне не печалиться? – спросила маманя. – Дитенка с собой в город потащил и одного оставил! А дитенок по лесу теперь голодный и холодный шныряет! И грека, бедного, за собой водит. У вас, у Лешаков, голова на плечах у кого-нибудь есть или нету?" Во все продолжение мамкиной речи Тетеря исподтишка подмигивал сыну и пожимал плечами. Да и маманька ругалась как-то не всерьез. "Вы что скоморошничаете-то?! – возмутился наконец Веприк. – У вас дома дети сиротки, а вы веселитесь!" – "Да ведь недолго уже осталось, потерпим," – сказала маманя. "А кто ж вас освободит-то?" – "Ты, Вепрюшка. Больше некому." – "Или ты или Илья Муромец," – уточнил отец.
Проснулся мальчик довольный: сон ему понравился, хотя Веприк и не понял, что он означал. Ему ли самому спасать маманьку с батей? Или надо идти в Чернигов, просить Илью Муромца? Или родители просто шутили с ним?
В последующие дни путники шли на север, питаясь хлебом, грибами, ягодами, орехами, ночуя то у костра то в дупле или в развилке сучьев. В прихваченном ночными морозцами лесу появилось новое лакомство – рябина.
– Кислая! – ворчал Фукидид. – От нее зубы болят.
Бесполезно было объяснять греку, что клал бы он рябины в рот поменьше – и зубы не болели бы. Фукидид брюзжал об ужасных русских людях, о лесных чудовищах: белках и всяких других, о снежных сугробах и ледяных заносах, которые ему приходится преодолевать – хотя снег еще и не выпал ни разу, а лед на лужицах и в лосиных копытцах был такой толщины, что утром таял от одного только солнечного лучика… Чтобы спутник болтал поменьше, мальчик учил его русским песням;
Ой вы, гуси-лебеди,
Где ж вы летали, милые,
Где ж вы, гуси, летали,
Кого вы, гуси, видали?
Не летали вы к моей матушке?
Не видали вы мою милую?…
Песни