Стабунились, всю ночь тащили ящики с патронами, гранатами, с имуществом, несли тяжелораненых, где брались силы? Надо спешить вырваться. Утром попали на деревушку в одну улицу, жителей не видно, сбежали в лес. Дома, сараи, другие постройки либо разрушены, либо сожжены, крестоносные бомбардировщики уничтожили этот «важный военный объект».
«Лесная республика» полна слухами, одни говорят, что немцы подошли к Гатчино, другие толкуют, что заняли город Пушкин. Надежда на то, что это выдумка паникеров, пересказ провокаторами геббельсовских листовок, фашисты сыпали их сотнями на наши головы. От одного к другому пополз слух, что выхода нет, окружены, сдаются в плен. Мы к командиру, тот ничего не знает. Слух обретает силу, лесной лагерь заволновался, закучковался, красноармейцы группами обсуждают обстановку. Молва делает свое дело, в лицах видится разное отношение к беде, одни рады, что конец войне, остались живы, другие ходят серее тучи, таких большинство.
Не в состоянии описать свои чувства и мысли, горе неизбывное – самое подходящее определение тогдашнего состояния. Мысли уносят на Дон, к дому, к родителям, к брату Ефиму, вот и победил врага, вот и «России верные сыны», как же так? Здоровы, можем драться, по меньшей мере, в бою убьем по одному немцу, и то дело, а тут без боя в плен. Казаки наказывали: лучше глаза лишиться, чем доброго имени. Своему другу Осадчему сказал прямо, что не сдамся, уйду, Петро засиял, ткнул в плечо, не сказал ни слова, пошел к Дурасову, тот обрадовался, доволен принятым решением.
Пущен слух, что переход к немцам происходит согласно приказу, с оружием, с амуницией, сдавшимся будут оказаны немецкие льготы, к дезорганизаторам добровольной сдачи будут приняты меры. Долго бушевали стриженые затылки, страшное дело неведение, не знаешь, как эта овчинка вывернется, мездрой или шерстью, какими надо владеть силами, чтобы не потерять себя. Узнали, что вопрос обсуждался в штабе, к чему пришли, неизвестно. Через некоторое время идет батальонный комиссар, с ним пять-шесть штабных офицеров, пополз шепот:
– Комиссар башкирин, недоволен русскими, ему немцы ничего не сделают, откупится нами. Верили, а он…
И пошло-поехало. Вдруг команда:
– В две шеренги, становись.
Почему не поротно, повзводно, что, мы уже сброд? Нагимулин подходит к строю, ему докладывают по уставу, показывает обеими руками, чтобы правый и левый фланги подошли ближе. Видно, что хочет обратиться, это удается трудно, произносит:
– Мит (по-башкирски «я»), – потом, спохватившись, переходит на русский:
– Я знаит один приказ, Сталин приказ. Драться, пока голова есть, пока сердце есть, живыми в плен не сдаваться!
По шеренгам прошел вздох облегчения, хоть находимся в строю, загудели, заговорили. Окрепшим голосом Нагимулин добавил:
– Паникеров судить на месте! – Рука машинально легла на кобуру пистолета.
Обращаясь к командирам, сказал:
– Я в голове колонны, выполняйте.
– Вторая рота, становись. Первый взвод…
Пошли