но и они примерно половину наших, хотя у нас с ними были примерно равные силы… Но ведь нужно учитывать, что у немцев было явное преимущество и в технике, и в тактике.
Вообще, я вам должен сказать, что меня очень тяготил такой момент. Когда мы ехали на фронт, то были относительно спокойны, потому что хорошо освоили то, чему нас обучали. Но вот видите, как получилось, приехали, а там оказались совсем другие реалии… К тому же у нас в полку, например, летчиков с боевым опытом вообще не было, и это тоже сказалось, что мы оказались не готовы. Хотя уже на фронте к нам в полк, кстати, приезжал какой-то полковник и преподавал нам новую тактику, но получается, что это мы уже как бы наверстывали по ходу дела.
Именно поэтому я про 1941 год так сдержанно и рассказываю. Просто это надо самому попробовать окунуться в этот год, в эту тяжелую обстановку, тревожное, тягостное моральное состояние… Например, наша эскадрилья приехала с Дальнего Востока и прямо в самый омут…
– Вернемся к вашему первому бою. Вам тогда хоть пришлось пострелять?
– Конечно. И даже помню, что мне удалось пристроиться в хвост немцу, и по моим ощущениям я по нему довольно удачно отстрелялся, но сбил или нет, не знаю, потому что я сразу отвалил в сторону. Про первый бой я отлично помню, что когда пошел в атаку на этот «Мессершмитт», то у меня в голове была только одна мысль: «Папа, ты не со мной!»
Просто у меня во время нашей последней встречи, состоялся серьезный разговор, и отец мне примерно так тогда сказал: «Ты имей в виду – что бы ни случилось, мы тебя всегда ждем и примем любого».
Вот сейчас, кстати, я вспомнил эпизод из интервью Дегена И.Л., которое вы мне дали прочитать, и там есть момент, в котором на его глазах два «Мессершмитта» сбили сразу шесть наших И-16. Не знаю… Мало того, что мне как бывшему летчику это кажется довольно сомнительным, но просто я вообще не помню, чтобы летом 41-го наши самолеты летали такими большими группами, не говоря уже о таком численном преимуществе над немцами. Во всяком случае, у нас все было совершенно по-другому.
Да, у нас тоже были большие потери. За этот небольшой период от нашего полка осталось всего полтора звена… Но ведь нас и не пополняли ни разу, да и летали мы много, обычно по несколько раз в день.
– Насколько тяжело вы переживали такие большие потери?
– Конечно, смерть каждого нашего пилота я тяжело переживал, все же были знакомые… Мы ведь успели хорошо познакомиться, к тому же, насколько я успел заметить, летчики делились на две разные категории: либо молчун, либо говорливый. Прямо не смолкали: ты-ты-ты, у нас это называлось «банковать». И таких веселых и говорливых ребят у нас было много. Поэтому отношения в полку были очень хорошие, и каждый раз потеря как удар, почти стрессовое состояние…
– А вы себя к какой категории относите?
– Я же уралец, и у нас не принято много говорить, поэтому скорее отношу себя к категории молчунов.
– Вернемся к тому бою, в котором вас сбили.
– Как