поперхнулся. Товарищи хором внушали, что Милка влюблена в него, да поручик и сам это видел, и захотелось услышать, что она чувствует, но язык не повернулся, чтоб прямо спросить, смог вымолвить только. – Меня боишься?
– Нет! …Я боюсь, чтобы тебя не убили! – пролепетала она.
По коридору медленно плёлся Алсуфьев, еле передвигавший ноги, он почти висел на своём денщике, который бережно то ли вёл то ли нёс хозяина, приговаривая «Шажок, другой… ещё шажок…». Звегливцев спросил:
– Вам помочь?
Штабс-капитан остановился, посмотрел на молодого графа и красавицу, вцепившуюся в него, отрицательно покачал головой:
– Не могу в комнате… лежать не могу – задыхаюсь… когда стою, сижу, хоть дышать могу… Лучше со всеми… – пожаловался, объяснился и дал совет. – Спешите жить, поручик!.. Спешите, не откладывайте на завтра… Вы ж видели сегодня… Спешите жить… – и, тяжело дыша, потащился дальше.
Звегливцев наклонился к Милке, взволнованно спросил:
– Так не боишься меня, а пойдёшь?.. Ко мне пойдёшь?
Та кивнула согласно, улыбнулась робко, доверчиво. Фёдор подхватил девушку на руки, она обняла, уткнулась в его щёку, коснулась своими губами… Алсуфьев, оглянувшись, увидел, что граф-богатырь поднимается по лестнице и несёт Милку, что прижимает голову к его плечу.
– Слава Богу… Хоть одному повезло… – пробормотал он. – Что ж, Звегливцев заслужил награду…
Глава 8
С утра ждали нападения. Генерал-майор Ралль объехал редуты, побывал на кронверке, на блокгаузе. Нагель и Куприянов с самого утра были около северного вала, выезжали время от времени на возвышенность. Казаки сообщали, что в лагере визиря шумно: видать, празднуют вчерашнюю победу, делят трофеи, а приготовлений к атаке незаметно. И генералы перебрались в город, устроились на крыше крайнего дома. Тревожное ожидание продолжалось. Речка запружена, перед насыпью уже создано озеро, через которое неприятель вряд ли пройдёт.
Ночью из драгун в карауле стоял эскадрон Каплева, он сейчас отдыхал, Лужницкий стоял на южном валу, а перед северным те же два эскадрона, что вчера сражались. Звегливцев и Лапин сегодня командовали полуэскадронами, заменяя штабс-капитанов: раненого Алсуфьева и Рейнскампфа, который, в свою очередь, сейчас был за капитана. Пока было тихо, расположились на траве, на камнях, лошадям позволили пощипать траву. Все были хмурыми. Лишь граф Звегливцев, отрешённый от действительности, светился, как солнце, выглянувшее в просвет меж чёрных туч. На него оборачивались с завистью и хмыкали многозначительно. Как иначе, если его счастливая физиономия притягивала к себе взоры? Один, второй поинтересовался: мол, как, поручик, ночь прошла? Не утомился?
– Отстаньте! – огрызался он.
– Граф, ну что злитесь? Мы ж рады за Вас! Я вот заснуть не мог, перед глазами пехотный изрубленный полк был… – объяснял Вахрушев. – Хоть бы Вы поделились, от тягостных мыслей отвлекли.
Звегливцев изо всех сил старался быть столь же мрачным, как и товарищи, но не получалось! Он отошёл в сторону, прилёг