наступления. Основная их масса погибала в первом же бою, часть была покалечена и физически и морально и, после госпиталей – отправлена домой. Других мужиков в бригаде не имелось. Просто не было, потому что не было. Пять лет, как закончилась страшная война. Домой вернулась одна треть призванных. Работы по всем направлениям и в селе, и в городе полно – все лежало в развалинах. Поэтому, кого можно было в селе собрать – брали на полевые работы.
Я уже говорил, что все мужики в бригаде были ездовыми на волах. На волах – и пахали, и возили, и месили глину, чего только не делали. В то время – это была главная движительная сила. Пригнав волов, ездовые скептически посмотрели на нового ночного пастуха, то есть- меня, а один самый старший по возрасту и суровый на вид, сказал: «Смотри, пацан, не гоняй волов бегом и, не дай Бог, не бей палкой по ногам, я проверю». В руках он сжимал толстенную плетенную из кожаных полос, камчу или кнут, с коротким черенком, похлопывал ею по ладони левой руки и убедительно посмотрел на меня. Там и смотреть-то было не на что – кости, обтянутые кожей, большая голова с выгоревшим волосом и облезшим носом.
Ездовые загнали волов в загородку, как бы сдав мне на хранение, и ушли. Жалко не было тогда свидетелей с фотоаппаратом- в тот момент, когда я остался под вечер, глаз на глаз. С тринадцатью огромными «монстрами», которые, сгрудившись у ворот, равнодушно смотрели на что-то там эдакое, с глазами и ушами, мелкое и непонятно откуда и зачем здесь появившееся, здесь уникальный фотокадр просто напрашивался.
Позже по жизни мне не раз пришлось оставаться один на один с кем-то или с чем-то- в пятнадцать лет впервые сел за руль самоходного зернового комбайна, позже были выходы на боксерский ринг, на сцену, перед студенческой аудиторией, да и чего только не было потом, один на один!
Но в тот вечер, я стоял перед жердевой оградой, смотрел на сгрудившихся по ту сторону волов и – молчал. Мои глаза были примерно на уровне глаз ближайшего ко мне вола. Его глаза, размером с хорошее яйцо, смотрели мне прямо в лицо. Нас разделяли каких-нибудь полметра. Что там у животного на уме, глаза не выражали, только равнодушие. Но, из рассказов Кольки, то есть- из первых рук, я знал, что не все волы такие смирные, как внешне кажутся.
Что-то со мной случилось. Я перестал дрожать и представлять мысленно какие-то воловьи пакости. Так всегда бывает, когда от абстрактного – переходишь к действительности. Волов же пасти надо, подумал я. Осмотрел путь возможного своего отступления в случае чего, то есть – определил – как можно будет быстрее взобраться на дуб, где была наша «база». Потом глубоко отдышался и… открыл небольшие ворота.
Через несколько секунд – я уже был на дереве. Но волы не бросились бежать в лес, сломя голову. Из тринадцати, только двое сразу вышли, остальные- или легли вдоль ограды, или стояли, лениво бодая друг друга в разные места.
Так продолжалось около часа. Пришлось мне слезать с дерева выламывать ветку и потихоньку выгонять их на пастьбу. В тот первый