сторонам, зашла сама и, впустив бойцов, закрыла на задвижку дверь. Ловким движением зажгла керосиновую лампу и попросила отодвинуть бочку с какими-то солениями. Под бочкой оказался лаз. Сдвинув крышку, она первой спустилась по земляным ступеням в тёмную яму.
– Торопитесь! Здесь подземный ход. Его отец с братом вырыли, когда война на нашей земле началась. Он ведёт во двор моей тёти, а там рукой подать до оврага. По нему вы уйдёте.
– А ты? Тебя же убьют!
– Я знаю, где спрятаться. И скоро ваши придут. Этих – здесь человек тридцать. В основном все пришлые. Держат селян в страхе.
– А Хасан за что убил брата? – спросил Пётр.
– Они пытались село отстоять.
– А зовут-то тебя как?
– Забудьте обо мне, если желаете мне добра. Так будет лучше.
Шли они недолго. Девушка остановилась и прислушалась.
– Я выйду первой. Уберу дрова, закрывающие выход. А теперь давайте прощаться, – и она тут же исчезла в узком земляном проёме…
Вскоре селение освободили от боевиков. Часть их убили, других взяли в плен и отправили в Москву, некоторые смогли скрыться. Пётр осторожно пытался найти девушку, спасшую ему и его товарищам жизни, но попытка не увенчалась успехом. А когда бригада, выполнив свои задачи, уходила из села, он услышал знакомый голос. Девушка пела красивую чеченскую песню:
Хаза ю ламанца буьйса,
Батто стиглахь нека до,
Ойла ю тоелла тховса,
Безам кийрахь ийбало…
Он понял, что пела она для них. Её прощальная песня…
Пётр так и сидел с молотком в руках, когда в баню зашла жена.
– Зову тебя, зову, а ты не откликаешься. Банки пора закручивать. Я рассол сварила, заливать нужно. – Она внимательно посмотрела на мужа. – Что с тобой?
– Ничего, Полинушка! Песню вспомнил. Но это уже немного другой мотив.
И он запел тихо и нежно:
Ночь светла над горной грядою,
По небу плывёт свет луны.
Пленены мы сладкой мечтою,
В сердце пламя, пламя любви…[1]
Полина прижалась к плечу мужа. Обнявшись, они ещё долго сидели в старой бане. Каждый думал о своём.
Жанна Варнавская
Всё хорошо
Пространство светилось оттенками радуги: светилось, сияло, переливалось, дышало… Оленька смотрела ввысь, чувство восторга наполняло до кончиков пальцев: сверху тоненькая верёвочка свешивалась прямо к её рукам. Огромный розовый воздушный шар рвался, метался, стремился вверх, и только верёвочка, зацепившись за ветку цветущей вишни, удерживала.
– Тьфу, какая гадость! – резкий голос вывел Оленьку из райского блаженства.
– Ку-ку, ку-ку, – подытожили настенные часы, доставшиеся молодой девушке вместе с двухкомнатной квартирой после смерти бабушки.
– Что за мерзость?! Как ты можешь… – Эмма Эрнестовна нарисовалась в дверном проёме, размахивая перед собой зубной щёткой.
– Да что такое? – сладко