и пешком, – улыбнулся капитан. – Но мы поедем на машине. Так будет проще.
Он был настолько вежлив, что, казалось, вот-вот сделает книксен.
Чтобы не тратить времени на объяснение дороги, капитан сам сел за руль прокатного «Мицубиси», и через пять минут машина, изрядно перед этим пропетляв по узким кривым улочкам, остановилась возле каменного одноэтажного дома, напротив калитки, выкрашенной синей краской. Орхан нажал кнопку звонка, и через несколько минут металлическая калитка открылась. Перед ними стоял высокий худощавый старик в сине-черном халате и белой тюбетейке.
Орхан вежливо поговорил с ним по-турецки, после чего старик с некоторой опаской посторонился, пропуская гостей.
– Идемте под навес, – сказал капитан, – посидим в тени, попьем кофе.
Сыщикам сразу припомнились рассказы Кемаля коллегам о слепом отце. Хартвуд даже уточнила у полицейского, это ли отец Мустафы. Оказалось, да. Значит, товарищам по работе сынок врал самым наглым образом. Зачем? Чтобы вызвать жалость?
Вся компания гуськом направилась по каменистой дорожке в противоположный угол двора. Дом, судя по всему, был довольно зажиточный, во всяком случае по местным масштабам. Когда Изабелла и Андрей проезжали по городу, им на глаза попадалось много домиков более скромного вида. Земля вокруг цветочных клумб здесь была аккуратно выложена кафельной плиткой; угол, где расположились хозяин и гости, застелен безбрежным ковром; на низких табуретах лежали новенькие ковровые подушки.
До какого-то момента старый Кемаль был спокоен и радушен. Вызвав из дома внука, мальчика лет пятнадцати, он велел ему приготовить кофе. Приказ деда тот выполнил быстро и хорошо. Сначала принес на стол тарелку халвы, а потом очень маленькие цилиндрические чашечки ароматного – с кориандром – кофе.
Однако на вопросы гостей старик отвечать явно не хотел, говорил, что после гибели сына он плохо соображает, в голове мысли только о его бедном Мустафе, никаких других нет. Его бесполезно спрашивать. Офицер переводил слова аксакала бесстрастным тоном, однако сыщики в первую очередь прислушивались к интонации самого говорящего – она тоже казалась равнодушной, не подверженной большим, вполне объяснимым в подобной ситуации эмоциям.
– Если вам трудно, можем мы тогда поговорить с вдовой вашего сына? – поинтересовался Корешков.
– О, нет, это исключено. Она сейчас к чужим не выходит. Траур. Да и что она скажет? Что вы хотите узнать?
Изабелла повторила то, что уже говорила несколько минут назад:
– Как и все пассажиры разбившегося самолета, ваш Мустафа тоже был застрахован. Вы знаете, что такое страховка?
– Первый раз слышу.
– Это своеобразная денежная компенсация родственникам погибших. Насколько нам известно, ваша семья уже заявила о своих обоснованных притязаниях на получение страховки. Вам что-нибудь об этом известно?
– Нет. И жена Мустафы тоже ничего про это не знает. Такими делами занимается только Сафар, мой старший сын. Я ничего не з�