держим… Подмораживаем… Может, сразу его и на дыбу? И огня под брюхо, чтоб подсушить после купания… Тогда ему легче говорить будет, зубами стучать перестанет…
– Ишь, заботливый какой… Может, велишь расплавить олова, да в глотку влить захочешь, чтоб язык согреть[46]… Сюда ведите… – распорядился князь.
Сотник вышел, привыкший к безоговорочному выполнению любого приказа. Князь характером крут, и не терпит промедления. Буривой снял меч со стены, туго опоясался, и сел на лавку у стола, скрестив на груди тяжёлые, мощные, и необычайно длинные руки. Бросил взгляд на сына. Тот по ночному зову отца пришёл без меча. Вид, конечно, не шибко грозный имеет, но у Гостомысла главное оружие – голова и язык. И этим оружием он владеет хорошо. А пока пленного не привели, княжич вытащил из специальной щели в стене у двери лучины, и запалил с трёх сторон, чтобы пленника видно было хорошо, а самого князя плохо. Буревой мысленно одобрил такое освещение, хотя сначала хотел велеть запалить факел.
Из-за двери слышен был грубый и жестокий смех. И когда дверь уже отворилась, долетала последняя фраза одного из воев крепостной охраны:
– С носа-то, с носа ему сосульки сбейте… Нос только, смотри, не отломите… Вот так…
Ввели пленника, со всех сторон покрытого коркой свежего льда. Лёд потрескался, и держался на одежде, сшитой из шкур мехом наружу, сосульками. И даже кольчуга, высовывающаяся из разорванной на груди одежды, тоже льдом покрылась. Меховая шапка набок сдвинута, но приморозилась к волосам так, что только поэтому на голове и держалась. Руки пленного в локтях стянули петлей за спиной, отчего не слишком широкие плечи раздвинулись. А лицо со следами свежих побоев смотрело мрачно, но без страха, даже с какой-то высокомерной насмешкой.
На вид варягу было лет двадцать с небольшим, может быть, даже ровесник Гостомысла, может быть, чуть младше. Короткая русая бородка, тоже сосульками покрытая, скукожилась вокруг плотно сжатого упрямого тонкогубого рта. Но даже в таком положении, когда смерть, заглянув ему в глаза из проруби, продолжала заглядывать и сейчас, воли она у воина не отняла, чувствовалась в лице варяга сильная натура, которая смерти не страшилась, и готова была честь свою держать.
Вои вчетвером силой поставили упирающегося пленника на колени, но стоило им отступить к двери, как тот упрямо встал прямо. Вои снова шагнули вперёд, чтобы несколькими ударами «направить» неразумного, но Буривой сделал останавливающий знак рукой.
Князь с Гостомыслом долго в молчании рассматривали молодого варяга, ожидая, как тот себя поведёт. Но варяг оставался в прежней напряжённой позе, и никак не показывал своего желания выпросить у победителей жизнь. Впрочем, на это они и не надеялись, не впервой встречаясь с таким противником, и уважая его.
– Чей ты будешь? – спросил князь, устав от рассматривания.
– Воин русов, – коротко ответил пленник.
– А имя