Он никого не щадил. За консервную банку мог порешить. Со мной, правда, всегда делился. Бывали, конечно, и голодные деньки, но он заботился обо мне, без еды я никогда не оставалась. Думаю, если бы не Вольф, меня бы уже не было. Вот за это я его и ненавижу. Лучше бы я была той девочкой на фотографии из ноутбука. Улыбалась бы и не ведала бы печали, а потом просто погасла вместе с экраном.
Ева закончила свой рассказ, посмотрела исподлобья на Феликса.
– Трогательно, – сказал Фольгер, застегивая куртку, – но нам нужно идти. Одевайся, а то простынешь.
– Скотина бесчувственная! – выпалила Ева. – Никуда я с тобой не пойду!
Феликс потянулся было к девушке, но почувствовал болезненное жжение в груди. Он прикусил губу, закрыл глаза. Дышать стало чрезвычайно тяжело.
«Проклятый приступ, – мелькнула мысль в голове мужчины, – без паники… досчитать до десяти, до десяти… раз, два, три…»
– Ты меня понял! Я никуда не пойду! – Ева толкнула Фольгера в грудь.
Этого оказалось достаточно, чтобы сбить дыхание. Феликс выдохнул с судорожным хрипом. Затем еще раз. И еще. И наконец, зашелся в неудержимом кашле. Задыхаясь, он повалился на одеяло. Воздуха не хватало, и Фольгер, сотрясаясь всем телом, тянул согнутые пальцы вверх, будто тонул во тьме, уходил на дно, где нет ничего и никого: ни Евы, ни Рейха, ни подземки, ни страшного нового мира. Звенящая чернота залила окружающее пространство, и Фольгер, отхаркиваясь чем-то вязким, провалился в гнетущее беспамятство.
Когда Феликс очнулся, он увидел перед собой огонек керосиновой лампы. Внутри ничего не болело, но ощущалась жуткая слабость. Фольгер с трудом сел, осмотрелся. Евы нигде не было. Выругавшись, он попытался подняться, но вместо этого завалился на одеяло; правая рука угодила во что-то липкое. Феликс поднес пальцы к носу, понюхал. Кровь вперемешку с блевотой.
«Вот она – жизнь вблизи поверхности. Скоро и мой экран погаснет, стану настоящим, как та девочка», – подумал Фольгер, отстегивая флягу.
Воды оказалось совсем мало. Тогда Феликс потянулся к рюкзаку, извлек из него стеклянную семисотмиллиметровую бутылку, наполненную сладкой водой. Откупорив ее, мужчина принялся жадными глотками поглощать жидкость и остановился, когда осушил бутылку до половины.
Стало значительно легче. Фольгер, упаковав рюкзак, глубоко вздохнул, поднялся на ноги и вышел из палатки, по сравнению с которой станция не казалась теперь такой уж давяще сумрачной. Он оглянулся. Ничего не изменилось. В соседней палатке-полубочке постанывала парочка. Несколько девушек оценивающе покосились на Фольгера и тут же забыли о нем, продолжив притопывать и о чем-то увлеченно разговаривать. Удовлетворенные клиенты их не интересовали.
Феликс принялся соображать, куда бы могла направиться Ева. Проще всего – побежать к Басмачу, нажаловаться на своего бывшего. Но такой вариант сразу можно отмести: в этом случае палатку давно бы навестили местные вышибалы. Значит, собрала манатки и сбежала. Но куда?
На