понимал своих гостей вполне, поскольку еще в лагерях ознакомился с «Бхагавад-Гитой».
«Всей душой приветствую ваше устремление, – писал я одному из миссионеров. – Побольше бы таких преданных и телом, и душой, и духом. Но Господь Един. И все Пути, какие бы ни были они, ведут к Нему. Под множеством человеческих наименований – одна и та же Сущность Единого. И для меня одинаково свят как Путь христианина, так и Путь кришнаита. Благо им, если они видят источник своего Света и не затаптывают ногами светляков, идущих рядом. Но печально, если человеческое неразумие возводит только свой путь, только свое понимание Господа в Абсолют, оплевывая все остальное. Я осознаю смысл ваших задач и, если так можно сказать, представляю себе вашу Миссию. Но у меня несколько иной путь к Владыкам Мироздания. От всего сердца желаю и вам идти своим путем Светло и Чисто. Да хранит вас Кришна на путях ваших» (декабрь 1981).
Обо мне же ходили по Новосибирску разные домыслы. Говорили, в частности, что многие в городе интересуются йогой и антропософией, иглоукалыванием и массажем, гипнозом и эффектом Кирлиан, дзен-буддизмом и тантризмом. И все представители этих направлений как-то общаются между собой.
А вот этот Гаврилов стоит от всех в стороне – кустарь одиночка. И только узкий круг лиц соприкасается с ним. «Уж не сыроед ли он?» – делились догадками одни. «Не знаем, не знаем, но, вроде, лечит наложением рук», – сплетничали другие. Однако, ни ложки гнуть взглядом, ни ожоги вызывать на теле, ни шпаги глотать, ни лечить наложением рук я не стремился. Но каждому было открыто сердце мое – входи, стучащийся. Щами жирными не накормлю и плова не будет, но чая стакан и бутерброд утолит голод путника.
Чудо же само рождалось в каждодневности обихода. Заболевал, например, маленький Светик (теперь-то – большой ростом Святослав) – температура там у него, простуда или еще какая-нибудь напасть. Тогда на ночь я клал его с собой в постель. А утром он уже бегал, играл, катался по комнате на велосипедике. Любил и со мной посидеть рядом, когда горела в комнате свеча и играла духовная музыка. Тихо-тихо сидел, будто и не было его в комнате.
Теперь же, если заболевал маленький Севочка, то и его я брал с собой на ночь в постель, или перед сном носил на руках. Он же положит голову мне на плечо, да сам и поет колыбельную, пока не заснет. Утром, смотришь, опять вприпрыжку носится по квартире. В таких случаях он, обычно, говорил, что «у меня, папа, настроение, поплюсилось» – поправился, значит.
Постепенно и Павел Федорович выходил из болезни, длящейся уже более года. И хотя после паралича его рука действовала еще неважно и тело было недостаточно послушно, он, тем не менее, уже на час или два в день снова подсаживался к письменному столу и продолжал работу над «Духовной биографией». Готовился Павел Федорович и к встрече со Святославом Николаевичем, планировал поездку в Болгарию.
Мне же особенно хотелось вновь побывать в Козе-Ууэмыйза, снова увидеть своего земного Учителя, услышать его голос, побеседовать с ним или просто посидеть рядом.
В период моих переживаний о судьбе Павла Федоровича