что здесь произошло? – повернулась Вероника к матери. – Что здесь случилось? – повторила она, повышая голос.
Юлия Михайловна помолчала, потом пожала плечами и усмехнулась.
– Дочь ты вырастила истеричкой, вот что случилось, – объяснила она, разглаживая широкими ладонями сбившуюся скатерть. – Подумаешь, ну сказала я ей, что на нее мужики западать не будут… Другая бы ум свой навострила, совета попросила, а твоя – орать принялась.
– Вы не только это сказали, – всхлипнула Ирина. – Вы еще про папу гадость сказали!
– А ты, Иринка, меньше слушай гадости, – вступил в разговор Митя, и все повернулись к нему, кроме матери Вероники. Маша аккуратно отступила за дверь, чтобы не быть непрошеным свидетелем семейной сцены. – И, пожалуйста, больше нас с мамой так не пугай. Пойдем.
– Кстати, оба ваших дурачка сейчас торчат под окном, – хрипловато хохотнув, сказала им вслед Юлия Михайловна. – И подслушивают. Выпороть бы обоих, да все равно ума не прибавится.
Маша вышла из-за двери, обогнула Митю и подошла к окну, около которого сидела Ледянина. Перегнулась – и увидела в густом палисаднике две мордочки, Димкину и Костину, смотревшие на нее со смешанным выражением раскаяния и восторга.
– Мам, почему они ее терпят? – спросил Костя, когда они отправились гулять в лес.
Неподалеку от Игошина по небу бродила фиолетовая туча, дожидаясь своего дождливого часа, поэтому Маша решила слишком от дома не отдаляться. Они вышли за околицу и начали петлять по тропинкам, извивающимся в зарослях папоротника.
– Потому что она – мать тети Вероники, – ответила Маша. – Скажи мне, Костя, а что бы ты делал на их месте? Выгнать ее нельзя, потому что квартиры у Юлии Михайловны нет. Отселить пожилую женщину не получается: денег не хватит. Поэтому они поступили, как порядочные люди. И теперь очень страдают от этого, – добавила она скорее себе, чем сыну, и тут же спохватилась: ребенку говорить лишнего не стоит.
Сын подумал, поднял с земли шишку и швырнул в дерево.
– Знаешь, что я бы сделал? – Он высоко подпрыгнул и ударил по еловой ветке. – Я бы сделал так, чтобы всем было хорошо.
– И как же? – недоверчиво спросила Маша.
– Я бы ее убил, – ответил Костя, оборачиваясь и глядя на нее ясными карими глазами.
Глава 6
Алексей Георгиевич Балуков, пятидесяти восьми лет от роду, вошел в дом, и все разговоры сразу стихли. Даже четырехлетняя Васька перестала канючить игрушку у сестры, потому что знала – при дедушке шуметь нельзя, не то он рассердится. Дедушка любит в доме тишину и покой.
Сидя за столом и хлебая борщ, густо политый сметаной, как он любил, Алексей Георгиевич искоса оглядывал молчащее семейство.
Это тоже было его правило – за столом молчать, есть быстро, как в армии. Кто не успел поесть за десять минут, тот сам виноват: нужно было челюстями быстрее шевелить. Городской его снохе Катерине поначалу такое правило пришлось не по нраву. Возмущаться пыталась: да как же – у ребенка еду отнимать, если он не наелся?!