Кровать стояла у маленького окна с узорчатым тюлем. На стене над кроватью – знакомый до слез сюжет на коврике: сосновый бор и медведи. Коврик был выполнен в довольно оригинальной манере – то ли из шелка, то ли из нейлона. Поверхность его отливала кичеватым блеском.
Кирилл по-хозяйски достал из Люсиной авоськи водку и пригласил меня жестом к выходу.
– Подождем их лучше в бане, – коротко и деловито сказал он.
Мы пересекли темный двор, освещенный светом из окошка, и вошли в баню, которая представляла собой просто тьму кромешную, пахнувшую сыростью и соленой рыбой. Кирилл зажег спичку в поисках выключателя, но, видимо, электричества здесь не было. Зато была печь, на которой стоял огарок свечи, и дрова, аккуратно сложенные возле топки. На полке мы обнаружили пару граненых стаканов, мыло «Красная Москва», спички и забытые женские трусы.
Сняв металлическую крышечку-бескозырку с бутылки, Кирилл разлил водку по стаканам.
– Ну что? За что пьем? – грустно и без энтузиазма произнес он.
Я молчал, будучи не в состоянии выбрать мотив.
Сюда мы добирались почти неделю, включая трое суток на морском вокзале Южно-Сахалинска в ожидании корабля, который был единственным транспортом, связывающим Южно-Сахалинск с Шикотаном. Я думал о нелепости самого факта прибытия на край света и невозможности увидеть загадочный остров, о котором целый год мне рассказывал Кирилл.
Я с нетерпением ждал рассвета. Мне безумно хотелось увидеть этот рай, затерянный в Тихом океане. Но пока я вынужден был сидеть в сырой, провонявшей рыбой бане в ожидании незнакомой мне Люськиной сестры, и придумывать, за что мы должны с Кириллом выпить.
Сестры появились неожиданно и ненадолго.
– Сидите тихо, – предупредила Люся и выбежала вслед за сестрой.
Со двора донесся мужской голос:
– Где вы, суки?! – орал он. – Я вам обоим ноги переломаю!
Звон разбитого стекла, топот пробегающих ног, звон ведра в предбаннике. Потом все стихло.
Мы продолжали сидеть на своих местах, боясь пошевелиться и прислушиваясь к звукам снаружи.
Очевидно, мое знакомство с сестрой Люськи было расстроено ревнивым мужем. Но делиться своими домыслами вслух, и даже шепотом, с Кириллом я не решался, так как тишина могла быть обманчивой. Я молча выпил стакан водки, который до сих пор держал в руках.
Эту ночь мы спали в комнате Люси. Она с Кириллом на высокой кровати. Мне постелили на полу.
Проснулся я от яркого августовского солнца, лучи которого легко пробивались сквозь тюль на окнах. Жужжали мухи, не успевшие прилипнуть к гирляндам коричневых бумажных лент, свисающих с абажура.
Я быстро оделся и, стараясь не разбудить «молодых», вышел на крыльцо. Пейзаж, который открылся перед моими глазами, был фантастичен и в то же время знаком. Он напоминал, скорее всего, кадры фильмов Антониони или картины Тернера. Плотная