одна в пустой квартире. Но он все равно не мог не злиться на мать, хотя она и просила об этом в письме. Максим в порыве злости сжег письмо но, когда последний кусочек бумаги облизнул язык огня и белое стало черным – он пожалел о содеянном. И будет жалеть до последнего своего вздоха.
Максим понял, что не хочет возвращаться в пустую и мрачную квартиру, а единственный верный выход из любой проблемы – поступить так же, как поступила его мать. Кто-то назовет это глупостью, кто-то – отчаянием, но в тот день Максим впервые задумался над высказыванием: "человек, которому нечего терять", и понял, что сам стал именно таким. Он не чувствовал никакой жалости или отчаяния, вообще, ничего не чувствовал. Было только желание умереть, потому что дальше не для кого жить.
В тот же вечер Максим стащил ложку в столовой, из-за чего поднялся большой шум в колонии, но ему хватило ума украсть ложку с чужого подноса. Того заключенного, у которого не досчитались столового прибора, – увели в карцер, и у Максима на мгновение проснулась совесть, принялась звонить во все колокола, но через секунду все затихло. Максим знал, за что сидит тот человек и даже ощутил толику расстройства из-за отмены смертной казни. Несколько дней он точил ложку о сырую бетонную стену и надеялся, что кусок алюминия хоть чуть-чуть станет похож на лезвие ножа, но этого так и не случилось. Получилась лишь обшарпанная алюминиевая ложка, но теперь вполне пригодная для того, чтобы разодрать кожу и вены. Сокамерники видели, чем занимается Максим, но человек пытающийся смастерить из столового прибора орудие убийства – вполне обыденное зрелище для тюрьмы.
Как только Максим решил, что нож готов, то в первую же ночь и испробовал его. После того, как объявили отбой, он лег на свою шконку и начал выжидать, пока заключенные разбредутся по своим местам и затихнут. Когда в камере наконец-то наступила тишина, и послышался первый храп – Максим решился. Он выудил из глубин матраса заточку и, собравшись с мыслями, поднес ее к запястью, где под тонким слоем кожи проложены артериальные магистрали. Он надавил заточенной стороной ложки на кожу и с силой резанул по венам. Это оказалось больно. Будь у парня заточенный нож или бритвенное лезвие, то, возможно, боль оказалась бы менее заметной, но грубый алюминий буквально раздирает кожу и рвет вены, как пила – гитарные струны. Густая кровь полилась из пореза, и Максим обратил внимание, как по матрасу расплывается темное пятно. Казалось, что оно расползается с невероятной скоростью. Затем черная кровь полилась на пол, и лужа становилась все больше и больше, постепенно стены и потолок растворились. Когда камеру окутал холодный непроницаемый мрак, Максим провалился в сладкую смертельную дрему.
Он открыл глаза и решил, что умер и попал в то место, которое восхваляется библией и всеми христианами мира, но белые кафельные стены вернули к реальности. Максим находился в тюремном госпитале, а здоровая рука оказалась крепко пристегнута наручниками к койке. Он пролежал в светлой палате несколько минут, затем послышался звук открывающейся двери, а за ним – стук