в восемьдесят три раза. А я – в семьдесят семь!
У Юли в голове такие цифры не укладывались. Поверить, что в такой глубокой древности на самом деле жили люди и уже умели строить храмы, у неё не получалось.
На минуту сёстры замолчали.
– Что, пойдём? – спросила Майя.
Из-за стен кремля в ответ ей зазвучал волшебный колокольный звон.
На руку Юли в тот же миг села вторая стрекоза.
Баба Октябрина плохо слышала, не очень хорошо видела, но зато соображала прекрасно, хотя и часто забывала кое-что. Квартира у неё была под стать самой старушке, да и всему городу: какая-то, можно сказать, археологическая. На полках – книги авторов, давно всеми забытых. В книгах – фантики конфет, которые лет тридцать как уж съедены и двадцать как не выпускаются. Тут и там пожелтевшие фотки забытых людей. Фикусы – старые, толстые, словно дубы. Кружевная салфетка на чёрно-белом телевизоре и странные фигурки за стеклом в серванте: лисички, крестьянки, солдатики – десять раз разбитые и склеенные. Рассохшаяся мебель. Странный запах из шкафов. Плешивые ковры. Ужасно древние, все стоптанные тапочки. На кухне занавеска, больше походящая на что-то вроде полотенца на верёвочке. А за окном на этой самой кухне – белый храм, простой и сказочный.
– Там у неё варенье тоже археологическое, – сообщила Майя, указав на хрущёвский холодильник. – Я уже проверила. Две банки – тыща девятьсот восьмидесятого.
Бабушка резала колбаску тонкими брусочками, хлеб – как для канапе, предлагала морсы и компоты, доставала там и сям припрятанные одиночные печененки, конфетки, мармеладки... И без конца задавала вопросы. Сначала ела Майя – Юля отвечала на вопросы. После поменялись. Приходилось без конца рассказывать про школу, про друзей, семью, родню, поезд, дорогу... и опять про школу, потому что бабушка всё быстро забывала.
– Где же вы сегодня были? – спросила баба Октябрина, кончив разговоры о родне.
После моста сёстры пошли левой стороной, где было Ярославово дворище и которая, если не врёт путеводитель, называется Торговой.
Юля припомнила улицы, где они были:
– Улица Ильина, улица Волосова, улица Баяна...
– Чего-то странно ты их называешь, – удивилась бабушка. – «Ильина улица», «Волосова улица» – вот так. Ведь она чья? Ильи...
– Ильи? Я думала, в честь Ильина какого-то назвали. Большевик, наверное, местный. У нас все улицы названы в честь революционеров. А тут... Ильин и Волосов – разве не здешние герои?
– Ой, ну скажешь тоже, – рассмеялась баба Октябрина. – Мне б и в голову такое не пришло. Какой ещё Волосов?! Это Волос, языческий бог. Его улица. А другая – святого Ильи.
– А Баяна?
– А «баян», – сказала Майя, оторвавшись от еды, – это если кто-нибудь сказал, что всем известно.
Баба Октябрина «прогрессивного» ответа не расслышала.
– Баян, – пояснила она, – это древний сказитель. Неужто вы не слышали? Хотя он легендарный... Придуманный.
«Всё смешалось. И святые, и язычники, и сказки, и реальность», – про