не выспится.
Двадцать минут спустя оклахомец, потревоженный всякими звуками и шевелениями, оторвал от подушки хищное, как у стервятника, лицо – и ошалело моргнул.
– Леота, ты все еще не спишь? Сколько раз тебе еще говорить, чтобы ты выключила свет и шла спать! Чем ты там занимаешься?
То, чем она там занималась, было прямо-таки налицо. Ползая на своих шершавых четвереньках, она установила рядом с надгробием банку со свежесрезанными красными, белыми и розовыми геранями, и еще одну, жестяную, со свежесрезанными розами – у подножия воображаемой могилы. На полу лежали ножницы, на которых еще сохранились капли росы после того, как она срезала ими ночью на улице цветы.
Теперь Леота шебуршила по яркому линолеуму и потертому ковру какой-то карликовой метелкой, и при этом молилась – шепотом, чтобы муж не разобрал слов. Поднявшись, она осторожно переступила через могилу, чтобы не осквернить погребенного, и прошла через комнату, держась от этого места как можно дальше.
– Ну вот, дело сделано, – сказала она и, погрузив комнату во тьму, легла на ноющие пружины, которые заныли как раз в унисон с вопросом мужа:
– Господи, какое еще дело?
И Леота, глядя куда-то в темноту, ответила:
– Никто не сможет покоиться с миром, если прямо над ним спят какие-то чужие люди. Я загладила свою вину перед ним, украсила его ложе цветами, а то, мало ли, будет тут греметь костями всю ночь…
Ее муж посмотрел на место, в котором она была расположена в темноте, и не смог придумать ничего путного, что бы сказать ей в ответ. Только выругался, что-то простонал – и погрузился в сон.
Не прошло и получаса, как Леота схватила его за локоть, повернула к себе, чтобы добраться до одного из его ушей, и стала торопливо и зловеще шептать в него, как человек, который кричит в пещеру:
– Уолтер! Проснись, проснись!
Кажется, она собралась заниматься этим всю ночь – просто чтобы испортить его крепкий здоровый сон. Он отпихнул ее.
– Что случилось?
– Мистер Уайт! Мистер Уайт! Призрак!
– О господи, ложись спать!
– Я не шучу! Сам послушай!
Оклахомец прислушался. Из-под линолеума, где-то метрах в двух вниз от этого места, глухо, как сквозь вату, доносился жалобный мужской голос. Слов было не разобрать – лишь скорбные стенания. Оклахамец сел в постели. Уловив его движение, Леота взволнованно прошипела:
– Ты слышал, слышал?
Оклахомец поставил ноги на холодный линолеум. Голос внизу перешел на фальцет. Леота начала всхлипывать.
– Заткнись же, дай послушать, – прикрикнул на нее муж.
Наступила тишина со стуком сердец, и он прислонил ухо к полу.
– Цветы не опрокинь! – проорала Леота.
– Заткнись! – гаркнул он, и снова вслушался в пол.
После чего чертыхнулся и снова влез под одеяло.
– Это просто какой-то мужик внизу, – проворчал он.
– Вот именно. Мистер Уайт!
– Нет, это не мистер Уайт. Мы на втором этаже многоквартирного дома, и у нас есть