озабоченный взгляд и чувствую неровное дыхание и вздымающуюся каменную мужскую грудь, к которой меня прижало.
– Успокойся! – сухой приказ, на который я реагирую лишь обессиленно закрыв глаза и рвано выдохнув.
Ощущаю, как грубая мужская рука проходится по мокрому лбу, отводит прилипшие к лицу волосы.
Не реагирую. С трудом понимаю происходящее. Я не хочу чужих прикосновений. Пытаюсь оттолкнуть Гринвуда, но мои беспомощные трепыхания не вызывают никакой реакции.
Фил лишь вскидывает в удивлении бровь, наблюдая за моими неудачными попытками отстраниться. Рассматривает меня с каким-то особым вниманием. Явно просек что-то. Не реагирую. Прикрываю глаза. Усталость накатывает тяжестью в конечностях. Хочется уснуть и все.
Но перед глазами проносится воспоминание о моей сильной и боевой матери, беспомощно лежащей на кровати. Эти кадры отпечатались на внутренней стороне век, став клеймом, выжигающим меня насквозь.
Тело трясет и в какой-то момент осознаю, что не могу сделать вдох. Воздух застревает в легких. Судорожно пытаюсь дышать, но не могу даже выдохнуть. Тело ломит во внутренних судорогах. Я не могу издать ни звука, хотя внутри поднимается вой раненой волчицы. Где-то глубоко внутри подыхает старая Адель, изливая в крике всю ту неподъемную боль, которую чувствует, и которая разрывает ее в клочья.
Взгляд теряет фокусировку и наплывает вязкая чернота, затягивающая на глубину. Уплываю туда, желая спрятаться от невыносимой боли, которая все пульсирует и увеличивается, становясь неподъемным грузом для моей психики.
– Твою мать… – с рычанием и грубое ругательство.
Гринвуд меня встряхивает с такой силой, что зубы клацают. Сильные пальцы впиваются в скулы в жесткой хватке.
“Как же больно” – проносится в мозгу, но веки ощущаются свинцовой тяжестью. Продолжаю уплывать в спасительную черноту.
– Глаза открыла! Быстро! Дыши! – рвано приказывает.
Меня встряхивают еще раз и вдруг чувствую, как мужская рука опускается на грудь, нагло лапая и сжимая, нащупывает сосок и щипает.
Током прошибает. Заторможенность исчезает. Распахиваю глаза и встречаюсь с напряженным, тяжелым взглядом.
Гринвуд с бешенством смотрит на меня. Страшный. Действительно жуткий он. На лбу вена вздулась и пульсирует. А чужие пальцы все продолжают играть с соском, даже через плотную ткань одежды чувствую его жар.
Не могу отстраниться, пока сам не отпустит. Кладу слабые пальцы на его татуированную руку, пытаясь отцепить от себя, но Фил не реагирует.
Мы стоим в полупустом коридоре у самых лифтов, и я уже готовлюсь кричать и звать на помощь, но вдруг он приходит в себя, взгляд перестает быть безумным. Гринвуд ставит меня на пол. Отстраняется, убирает свою клешню, и мое тело простреливает непонятным импульсом. Обнимаю себя руками, закрываюсь, делаю шаг назад.
– Пришлось применять экстренные меры, – отвечает на мой немой вопрос. – Шокотерапия в действии, Адик, – криво ухмыляется.
Останавливаю взгляд на губах, кажется, они перестали