к русской культуре.
Русская культура всегда ломалась, кромсалась, а потом доходила до полного раздутия, до завершения каждой идеи.
Все доводилось до конца.
Для русской культуры характерно Крещение Руси в днепровских водах.
Революционно, молниеносно, почти без периода предварительного созревания было дано христианство Древней Руси. Было дано не постепенной подготовкой умов, не целым рядом подготовительных десятилетий, а как вся полнота – целиком.
Языческие боги не отступали медленно перед победоносным крестом, а Перун был низвержен во всем своем всемогуществе. Никакой «алтарь неведомому Богу»[33] не высился до этого около него. Удар Перуну был нанесен без предупреждения и прямо в лоб.
И на Руси загорелся не только свет, а истинный пожар христианства.
Через Киевскую Русь в Московскую, минуя теснины татарщины, было перенесено русской культурой наследие Византии.
И наследие это было взято не в какой-либо части, а все целиком.
Православие целиком определило русскую духовную культуру.
А мирские, человеческие домыслы Византии, великая Константинова утопия, заменившая крест мечом, определила сознание Московской Руси.
Москва – Третий Рим. Четвертому не бывать.
Вот она, одна из первых русских утопий, окрыленная и воспламеняющая сознание московского человека.
И в ней была, конечно, доля истины. Она определила собой упорное, цепкое и страстное сколачивание великого государства. Она синтезировала в себе на долгие века все отдельные ответвления русской культуры, она вобрала и ассимилировала татарщину, противопоставила себя Востоку и Западу – одним словом, спеленала и вырастила русскую культуру.
Русская духовная и светская культура имела в тот период некий единый мистический лик. И если бы апокалипсис писался в то время, то ангелу Русской церкви вменились бы в заслугу и в вину все заслуги и вины синтезированной и объединенной православием русской культуры.
Итак, русская история в этом отношении шла несколько иным путем.
В том периоде, который мы можем назвать Русским средневековьем, не было черт, характерных для Запада. Человеческое начало не чувствовало себя в тесноте под церковным куполом. Эмпирическая православная церковь не противопоставляла Божественного начала, раз навсегда данного и неподвижного Откровения, текучему потоку человеческого творчества.
И если исторически можно говорить о том, что все реформы Петра определялись и подготовлялись предшествующим периодом, то, говоря это, надо учитывать скорее не культуру в тесном смысле слова, а главным образом неравномерность роста внешней цивилизации России с цивилизацией Запада.
В области же культуры реформа Петра была революционна, внутренне не подготовлена, не связана органически со вчерашним русским днем.
Брили боярам бороды и вгоняли их в куцые европейские камзолы, если можно так сказать, без всякого внутреннего основания для этого.