будет перед ним беззащитен. Тогда ему не спастись.
– Она в Америке, – запинаясь, произнес Николас.
– О! – воскликнул Гарсиа. – Прекрасная страна! Но почему не здесь?
У Николаса задрожал подбородок, что вызвало трепет губ и тонких ноздрей, лоб сморщился.
– Мама больше не живет с нами, – только и смог выдавить он.
Тонкие губы Гарсиа раздвинулись в беззвучном смехе.
– Значит, она нам никто. Она живет отдельно. Но такое от людей не спрячешь. – Он замолчал, прислушиваясь к неторопливым шагам, донесшимся с крыльца, затем кивнул и тем же тоном, разве что с легким оттенком осторожности, сказал: – Ваш отец вернулся. Не стоит говорить ему о нашем интересном разговоре. Теперь у нас с вами есть тайна. Помните об этом, невинное дитя.
Приблизившись к кровати, он одной рукой ловко поднял поднос и, с полупоклоном и все с той же иронично-лакейской ухмылкой, повернулся и вышел из комнаты.
Растерянный до потрясения, с нахмуренным лбом, Николас остался лежать. Он был подавлен и опустошен, и лишь появление отца удержало его от плача.
Консул пребывал в хорошем расположении духа, явно не омраченном утренней работой, и после беглого осмотра позволил сыну встать. Пока мальчик одевался, консул, присев на край кровати, говорил и говорил в совершенно несвойственной ему манере, перескакивая с одного на другое. Офис оказался лучше, чем он ожидал, – маленький, но вполне современный – и находится над гаванью, откуда летом будет дуть приятный бриз. Кроме Элвина Деккера, в штате состоят два клерка-испанца. Оборудование в исправном состоянии, кроме нуждающейся в ремонте пишущей машинки и сломанного ротатора, который он уже велел заменить.
– А теперь тебе, наверное, будет интересно узнать, что я нашел садовника, – все тем же оживленным тоном продолжил консул. – Он во дворе. Пойдем, посмотришь на него.
Бок о бок, не спеша, они спустились по лестнице. Высокий, ладно скроенный юноша лет девятнадцати с открытым лицом и мягким взглядом черных глаз, стоя у задней калитки, смотрел на них с почтительным вниманием. У юноши были ярко очерченные брови и густые черные волосы, а над верхней губой уже виднелась незрелая, трогательная тень. Простое лицо, несмотря на шафрановый цвет, было бы даже красивым, если бы его не портил полуоткрытый рот с пухлыми губами. Молодой человек был одет в свой лучший костюм из дешевой ткани, но тщательно вычищенный, с очень коротким – по каталонской моде – пиджаком; манжеты брюк слегка обвисали, прикрывая разбитые башмаки. Его большие смуглые руки сжимали круглую плоскую шляпу.
– Итак, парень, как, ты сказал, тебя зовут? – весело окликнул его консул.
– Хосе, сеньор… Хосе Сантеро.
– И что, ты опытный садовник?
Хосе виновато улыбнулся, обнажив прекрасные белые зубы. И такой заразительной была эта теплая естественная улыбка, что Николасу тоже захотелось улыбнуться в ответ.
– Я умею копать и рыхлить землю, сеньор. Могу подрезать и сажать деревья. Я очень старательный.