стекает по моей щеке и падает на уголок рта.
– Иногда я разговариваю с тобой после отбоя. Я рассказываю тебе анекдоты, которые слышала, истории про своих подруг и про то, как мы живем в инкубаторе. Я скучаю по тебе каждый день, Хэзел.
Внезапно она бросается ко мне и обнимает. Я крепко прижимаю ее к себе, чувствуя, как сотрясается в рыданиях ее хрупкое тельце. Потоки слез струятся по моим щекам, скатываясь в ее волосы.
– Я думала, что тебе все равно. – Ее голос звучит приглушенно, утопая в мягких складках халата. – Я думала, ты бросила меня навсегда.
– Нет, – шепчу я. – Я всегда буду любить тебя, Хэзел. Я обещаю.
Я счастлива, что мне достались эти драгоценные минуты. Что бы ни принес завтрашний день, чем бы ни обернулся Аукцион, я благодарна судьбе за то, что, по крайней мере, провела последние мгновения на воле со своей любимой сестренкой.
На ужин в тот вечер – маленькая жареная утка, в которой больше костей, чем мяса, отварной картофель и несколько поникших стручков фасоли.
Я чувствую себя виноватой, вспоминая свои сытные ужины с изобилием свежих продуктов. А для моей семьи эта жалкая трапеза сродни праздничному пиру, которому позавидовала бы сама Курфюрстина.
– Охра принес сливки с молочной фермы, – восклицает Хэзел, дергая меня за рукав. – Мы сможем съесть мороженое на десерт.
– Какое лакомство, – говорю я с улыбкой, передавая Охре миску с картофелем. – Так ты работаешь на ферме?
Охра кивает.
– По большей части – да, – говорит он, накладывая себе на тарелку щедрую порцию картофеля. Мама забирает у него миску, пока он не опустошил ее. – Мне нравится работать с животными. Бригадир говорит, что через год я смогу научиться пахать. – Его распирает от гордости. – Я доволен, что попал на работу в дом Огня. Хозяева хорошо обращаются с нами, дают передохнуть, не задерживают после смены и все такое. У меня был друг – Сейбл Терсинг, помнишь его? Он работает в доме Света и рассказывает всякие страшилки. Бригадиры там ходят с плетками и не боятся пускать их в ход, а еще тебе могут урезать жалованье, если застукают на перекуре или…
– С каких это пор Сейбл Терсинг курит? – строго спрашивает мама. Охра заливается румянцем.
– Нет, я не имею в виду Сейбла, просто…
– Охра, клянусь памятью вашего отца, если я поймаю тебя с сигаретой…
– Мама, – Охра закатывает глаза. – Я лишь хочу сказать, что это несправедливо, когда ты не знаешь, как к тебе будут относиться в том или другом королевском доме. Должны быть закреплены общие правила, и, если их нарушают, работники могли бы обращаться к Курфюрсту.
– О, да, Курфюрсту больше заняться нечем, кроме как выслушивать жалобы каких-то мальчишек, – говорит мать. Но я не могу удержаться от улыбки.
– Ты говоришь, как отец, – подбадриваю я Охру. Он самозабвенно скребет затылок, закидывая в рот сразу несколько картофелин.
– Отец частенько бывал прав, – бормочет Охра с набитым ртом.
Хэзел снова дергает