мне не мешало. Говорил этот любопытный субъект следующее: «Тебе, Алексей, никогда не понять, что значит тяга к культуре. Это нужно пережить, пропустить через себя, продраться корнями сквозь плотную глину… Нас, братьев, было пятеро. Погодки, которые росли крепкими, но не сильно мытыми: летом – речка, зимой – баня раз в две недели. Человек из самой обшарпанной московской хрущевки – король по сравнению с любым жителем моей деревни, а тем более с нашей семьей…»
Петр Иванович, слушавший до этого момента внимательно, заерзал на стуле и прервал сокувшинника.
– Ларион Ахметович, у вас великолепный слух и прекрасная память, но хотелось бы услышать про картину. Про трудности жизненного пути одного из «пиратов» – это красиво, захватывающе, но не так важно. Про Брюллова, пожалуйста, про картину…
– Простите, отклонился от темы. Живописный рассказ этого человека так поразил мое воображение, что в первые дни я пересказывал его самому себе и получал от этого удовольствие. Про картину… Этот человек с ремнем, будем так его называть, говорил второму, который был в красной бейсболке и которого он называл Алексеем: «Твоя задача, Алексей, простая: только подстраховать меня. Ты португальским языком хорошо владеешь, а я не очень. Работы на четверть часа, и Карл Брюллов составит нам компанию, то есть будет третьим. А на троих, ты знаешь, разливается всегда хорошо. Я знаю, кому продать картину, и вот тогда, с деньжатами, начнется совсем другая жизнь. Имея средства, я никогда не вернусь в деревню, и закончится кошмар, преследующий меня всю жизнь».
– А конкретно? Что конкретно он говорил Алексею?
– Не знаю. В детали он не вдавался. Сказал только, что они приступают к делу через неделю.
– Через неделю… – Петр Иванович лихорадочно соображал, кого бы можно было послать за картиной, пока с ней ничего не случилось. – Через неделю – это хорошо. У нас есть время.
Вдруг заведующий консульским отделом боковым зрением увидел что-то знакомое. Его глаза рассмотрели в углу зала Зэ, который точил лясы с девушкой и, насколько он мог слышать, рассказывал ей про Конька-Горбунка. План, гениальный в своей простоте, родился в голове Петра Ивановича мгновенно. Он извинился перед Ларионом Ахметовичем, подошел к столику, за которым сидели Зэ и Татьяна, поздоровался и как бы между прочим спросил:
– Зэ, ты, часом, не собирался брать отпуск за свой счет?
Зэ сразу сообразил, куда клонит Петр Иванович. Бросив быстрый взгляд на Татьяну, он ответил:
– Да, собирался подойти к Якову Терентьевичу с просьбой, так сказать, по семейным обстоятельствам.
Тане, услышавшей слова приятеля, пришлось опять покраснеть.
– Планируете попутешествовать? – лукаво обратился Петр Иванович к обоим.
Зэ кивнул. Таня опустила голову.
– А если я вам сделаю подарок? Договорюсь с Яковом Терентьевичем, чтобы он дал команду в бухгалтерию оформить