россиянина, суррогатного алкоголя и нелепого прошлого, и, пошатываясь и икая, направилась к нам навстречу. Набитые перстни на пальцах, которыми он держал «бычок», несмотря на их синий цвет, красноречиво поведали нам о его жизненном пути, начиная с «малолетки».
– ..там.., эта.., короче, она его… порезала нах.., «пёрышком в кендюхА»…Поэл, да? – и с шипением через щербинку потянул воздух.
– Давно? – ускоряя шаг бросил я через плечо и, не дожидаясь ответа, шагнул в дом.
Пары перегара, потных тел, прокуренных вещей и еще какой-то кислятины привычно ударили в нос. Но был еще и специфический запах. Запах человеческой крови. Его я никогда не забуду и не перепутаю с другими запахами.
Взору предстала типичная картина «синявской хаты», пустые бутылки, засаленные занавески, истоптанный пол, какая-то еда в грязных тарелках на стол
В зале было шумно… Было 4—5 пьяных человек, что-то кричали, матерились и курили. У стены, туловищем на диване на животе, голова повернута на бок лежал довольно крупный мужчина лет пятидесяти на вид. Коленями на полу.
«Остекленевший взгляд» не сулил ничего хорошего, как и все остальное. Левая рука безжизненно висела с дивана, правая была под собой, левая штанина пропитана темной кровью, которая медленно текла по грязному полу. Грудная клетка слегка поднималась, слышно было слабое хрипение.
«…дышит.., часто дышит, …неглубоко дышит, …блин…». В такие моменты отключаешь восприятие остального мира, в голове четко срабатывают все алгоритмы оказания неотложной медицинской помощи, и, самое интересное, куда-то уходят сон, усталость, боль, недомогание (правда потом возвращаются в гораздо большем объеме).
– Наташ, собирай!
Наташа уже во всю «орудовала» в сумке, собирая «капельницу». Стащив мужика на пол, я закинул его ноги на диван, схватил тонометр чтобы измерять артериальное давление, попутно задирав на нем свитер, для того, чтобы осмотреть рану.
Ранка находилась в левом подреберье и на вид была вообще безобидная – примерно два сантиметра в длину и пол сантиметра в ширину. Кровь из нее уже не текла, но вот живот…, живот на ощупь напоминал мешок, наполненный крупой, такой же вздутый. плотный.
«…в живот натекло, …много натекло…, блин».
Шум, который был в комнате, стих от вставленного в уши стетоскопа. Пять-шесть раз качнув грушу тонометра, я остановил стрелку на отметке 150, начал стравливать воздух, пытаясь услышать тоны сердца.
140… 130…120… – тишина, 110…100…90…80..– тишина.
70…
На отметке 60 стрелочка тонометра дернулась, где-то далеко-далеко послышалось быстрое и еле слышимое: «тук-тук-тук-тук-тук…», как будто сердце в небытие увлекали неведомые силы, а оно кричало, взывало о помощи, но его никто не слышал. И только сейчас, когда оно уже далеко и ослаблено до изнеможения, его, наконец-то, услышали. Между миром, в котором находилось оно и этим миром был я.
Левое легкое не прослушивалось. – «…похоже и диафрагму проткнула…, гемопневмоторакс…».
– «Шестьдесят